Александр Гриценко: На все есть дедлайны!

В Ростове-на-Дону он женился, а завоевал сердце девушки довольно эксцентричной выходкой. Она была актрисой того же самого театра, в котором служил Шварц. Они шли по мосту через Дон.

«Душа моя! – говорил Шварц, – Вы мучаете меня уже полтора года! Выходите за меня замуж! Я сделаю для вас всё! Выполню любое ваше желание, даже самое нелепое!»

Девушка кокетливо улыбнулась и сказала шутки ради:

«А в Дон прыгнете ради меня?»

И Шварц, не вымолвив и слова, как был в одежде, а месяц стоял ноябрь, прыгнул с моста в реку. Актриса позвала на помощь, и героя вытащили. После этого девушка вышла за него замуж.

Летом 1921 года театр переезжает из Ростова-на-Дону в Петроград. Подвигнул их к этому Николай Гумилёв. Он был в Ростове проездом, гулял по городу и вдруг на афише театра увидел: «Гондола», пьеса Николая Гумилёва. Поэт очень удивился и, отложив все дела, задержался, чтобы посмотреть спектакль. То ли игра восхитила Гумилёва, то ли поэт просто был растроган, но он пригласил всю труппу в Петроград, а сам обещал стать у них заведующим литературной частью. Вскоре актеры так и поступили, но когда они приехали в северную столицу, Николая Гумилёва уже не было в живых: его, заподозрив в участии в контрреволюционном заговоре, расстреляли.

Актерам пришлось пробиваться в Петрограде в одиночку. И какое-то время их спектакли даже имели успех. Однако вскоре театр распался: как многие говорили об этом, «растворился в океане столичной жизни». Некоторые совсем ушли из искусства, другие продолжили в профессиональном театре, были и такие, которые поменяли музу.

Евгений Шварц быстро стал своим в литературных кругах Петрограда. Как вспоминал потом сын известного детского писателя Николай Корнеевич Чуковский:

«Женя Шварц появлялся и у серапионов, и у Наппельбаумов, и в клубе Дома искусств. И у серапионов, и в Доме искусств его быстро признали своим, привыкли к нему так, словно были знакомы с ним сто лет. В то время он был худощав и костляв, носил гимнастерку, обмотки и красноармейские башмаки. Никакой другой одежды у него не было, а эта осталась со времен его службы в продотряде. У него не хватало двух верхних передних зубов, и это тоже была память о службе в продотряде…», – вот тут Николай Корнеевич ошибается, ведь Шварц никогда не служил в продотряде. Он придумал эту легенду, чтобы прикрыть тайну, которая могла бы его либо убить, либо лишить будущего.

Дело в том, что Евгений Шварц служил в Белой армии: он участвовал в знаменитом Ледяном походе генерала Лавра Корнилова из Ростова-на-Дону на Екатеринодар. Этот факт биографии сказочника выяснился только в конце 90-х годов XX века. А раньше люди, которые знали тайну, молчали – ни одного доноса, ни полунамека.

Особенно Шварц сблизился с серапионами, а с Зощенко и Слонимским он даже приятельствовал. Однако к литературной группе так и не примкнул, хотя и не пропускал ни одного их еженедельного собрания. В то время Шварц писал только фельетоны и шуточные стихотворения-экспромты:

Художественной ценности стихи не имели, а веселили лишь своей нелепостью. Впрочем, автор этим литературным опытам и не придавал особого значения. Чем покорил Шварц петроградских писателей, так, что многие были в восторге от него? Его называли устным писателем, и в середине двадцатых многие говорили, что он лучше рассказывает, чем пишет. Для увеселения публики Евгений Шварц сочинял и разыгрывал целые эстрадные номера. Например, все его современники вспоминают, как Шварц показывал заседание суда, где судья, присяжные, адвокат, прокурор, обвиняемый были собаками. Он лаял за каждого из них и так ловко, что непременно было понято – вот сейчас лает судья, а сейчас адвокат!.. Ему поручали открывать литературные собрания, вести банкеты… «Где Шварц – там смех и веселье!» – говорили тогда в литературных кругах.

Некоторое время он поработал секретарем у Корнея Чуковского, а потом перебрался в Госиздат. Там его начальником стал Самуил Яковлевич Маршак – он оказал на молодого писателя колоссальное влияние. Именно Самуил Яковлевич читал первые литературные опусы Шварца и указывал на его ошибки, объяснял, как их исправить. В своем знаменитом дневнике, который Шварц назвал «Ме», потому что не любил слово «мемуары», драматург писал: