Максим Калашников - Робот и крест. Техносмысл русской идеи

И западные люди Руси, прочитавшие о писаных свободах в закатных странах, принялись навязывать их на русской земле. И вот уже само слово «свобода» потеряло связь с Простором, а связалось с рядом чернильных букв, написанных пером по бумаге… А на бумаге могли быть прописаны лишь свободы человека от других людей, но не могло говориться о свободе, дарованной для достижения пришедшего к Земле Неба. В тех бумагах, конечно, не могло быть сказано про слившийся с волей русский простор, который был плотью и кровью казаков. Та чужая свобода была свободой, так сказать, минимальной, свободой с маленькой буквы, в отличии от максимальной русской Свободы. Ученые люди переписывали пришедшие с чужбины мысли, дополняли их своими комментариями, из-за чего те обретали вид особенной значимости, научности…

В итоге учение закатных стран вылилось в два направления — свободы для избранных, либерализм, и свободы для всех — коммунизм. Но оба этих течения были одинаково чужды Свободе русского простора, ибо происходили из мыслей о свободе от других людей, а не о свободе для преодоления границы Земли и Неба.

Большевистская революция совершалась, вроде бы, во имя писанной западной свободы. Но неожиданно в нее вплелись идеи Свободы русской, которые со временем обретали все большее значение. Даже Н. Бердяев в своем труде «Истоки и смысл русского коммунизма» заметил особенность советской свободы, как торжества человеческого духа над природной материей.

Одним из составляющих революции был Русский Космизм. Учение спорное, но обещавшее последователям максимальную свободу, включая свободу выбора между бытием и небытием через достижение возможности технического воскрешения мертвых. Оно же определяло смысл человечества, как начала, которому предстоит придать дух и разум холодной и неразумной Вселенной путем ее заселения и обживания…

Конечно, это учение не могло быть принято в качестве основной доктрины революции, но фрагментарно оно вошло в существовавшую де-факто идеологию той поры. По крайней мере, одним из символов советской свободы в те времена стала советская космонавтика, позволившая человеку ступить на небесные тропы. Неожиданно открылось новое пространство и для обживания, и для Богоискательства, в котором свобода ощущалась даже на физиологическом уровне, ее могла почуять каждая частичка тела, каждая клеточка. Этот Простор ждал своего народа, новых казаков…

Но значение космоса по-настоящему так и не было осознано русским народом. И если в 60-х годах господствовала космическая романтика, то в 70-х все больше стало говориться о народно-хозяйственном использовании космических полетов. Космос из таинственного простора стал мало-помалу обращаться в еще один хозяйственный объект, наряду с невзрачными рудниками и шахтами.

Русский народ так и не осознал, что есть его свобода и где ее искать. Это дало возможность ряду личностей вновь влить в слово «свобода» западный, узкий смысл, и снова превратить ее содержание просто в неприкосновенность человека от давления других людей. С тех пор понятие свободы обратилось в затасканный предмет, вроде давно выцветшего, и годного только лишь на тряпки предвыборного плаката, с каждым днем вызывающего у людей все меньшее и меньшее воодушевление, давно не рождающее душевного трепета. Каждый человек отлично осознает отсутствие этой таинственной сущности в своей жизни, но отчаянно не понимает, где ее искать. Жизнь людей и всего народа слипается в черную массу, как будто ее беспощадно съедает попавшая неведомо откуда плесень. И чтобы бороться с ней, надо знать ее происхождение, причину появления и возможность уничтожить ее.

Потому настало время осознать, что представляет из себя Свобода в русском понимании этого слова. И наметить путь к ней.

В заключение хочу сказать о той большой движущей силе нашей жизни, которая и породит Новую цивилизацию. О силе Русской Любви.

При сочетании слов «Православная Цивилизация» перед глазами предстает множество храмов, блеск свечей, слышатся малиновый колокольный звон и раскатистые песнопения. Верно ли такое представление о Православной цивилизации? Разумеется, оно — верное, ибо в самом деле центром каждой общины на Руси с давних пор был сияющий золотом храм. Но вот полное ли оно?

Вера, замкнутая в соборах, но бросающая на остальную жизнь народа лишь редкие отблески. Люди чувствуют себя православными, только лишь ступая на ступени храма, и теряют это чувство, сходя с них. В них вцепляется иная жизнь, имеющая свои законы, чаще всего отличающиеся от установленных Церковью с точностью до обратного.