Павел Астахов - Наши дети. Исповедь о самых близких и беззащитных

И вот таких человек двадцать у меня сидело в комиссии. Я смотрю на них и думаю: «Господи, откуда они взялись?» Год я руководил этой комиссией, потом просто ее разогнал, ликвидировал. Но «эксперты» эти не исчезли. Замаскировались.

Вот с чем нам пришлось столкнуться. Не надо про это забывать.

За первый год работы с нашей подачи выгнали – можно деликатно сказать «уволили», но фактически это значит именно выгнали – двести пятьдесят шесть сотрудников различных учреждений, от воспитателя до двух министров. Одна – министр здравоохранения Карелии, а другая, еще более интересная дама, была министром соцзащиты в Бурятии, долгое время проработала на этой должности.

Дело было так. Мы приехали в детдом-интернат для умственно отсталых детей и в ходе инспекции спросили даму-министра:

– Скажите, пожалуйста, а почему вы не занимаетесь жилищными правами этих детей?

Поясню: надо следить, чтобы закрепленное за воспитанниками жилье не разрушалось, каждые полгода выходить с осмотром, делать ремонт за счет муниципалитета и т. п. – короче говоря, смотреть, чтобы все положенные жилищные права были реализованы и защищены. Она отвечает:

– А зачем, Павел Алексеевич? Это же безнадежные дети.

У меня в глазах потемнело. Я переспрашиваю:

– Как?

Видимо, нехорошим голосом переспросил, потому что она тут же поправилась:

– Ну, в смысле бесперспективные.

Я промолчал, а уже на заседании правительства, где были все министры и глава республики Вячеслав Наговицын, обратился к ней:

– Простите, вот мы сегодня были в детском доме-интернате… можно, я попрошу вас встать? Так вот, какие, вы сказали, там дети? Мне запомнилось ваше выражение…

– Бесперспективные?

– Вот, точно, и еще как вы сказали – какие?

И она тихо так произносит:

– Безнадежные…

И все на нас смотрят. Я говорю:

– Знаете, по моему убеждению, министр соцзащиты, которая считает, что дети, доверенные ей, бесперспективные и безнадежные, сама бесперспективна и безнадежна. Поэтому я прошу просто освободить нас от дальнейшего диалога. Чтобы мне не нужно было никого убеждать в том, что бесперспективных и безнадежных детей не бывает.

Потом развернулась целая история. Министр соцзащиты слегла в больницу чуть ли не с инфарктом, потом долго была на больничном – лечилась. Президент Бурятии просил меня за нее, сомневался – может быть, не стоит увольнять женщину? Но я твердо ответил, что не уступлю. Потому что такое нельзя прощать.

И подобным образом были уволены двести пятьдесят шесть человек. Кроме того, мы стали плотно работать со Следственным комитетом. Сто тридцать три уголовных дела было заведено только за первый год. За второй год – примерно столько же. На третий год я задумался: «Если пойдем такими темпами, эдак мы выкосим все напрочь». Хотя, как по мне, проще все выстроить заново. Правда, и ситуация стала меняться. Грубые нарушения встречаются все реже.

Очень многое из того, что связано с усыновлением, в том числе иностранным, стало для меня откровением. Мои советники рассказали мне обо всем, что у нас происходило с иностранными усыновлениями. Рассказали, как все эти люди, которые сейчас стали крутыми специалистами и боссами, «пасли» многочисленные агентства по усыновлению, возглавляли их, выдавали им лицензии.

Я пришел к президенту. Решил рискнуть и представил ситуацию как есть:

– Посмотрите, у нас всем иностранным организациям, работающим в России, лицензии выдает министерство юстиции. Единственное исключение – это агентства по усыновлению русских детей. Им лицензии выдает министерство образования. Почему?

Он говорит:

– А я и сам не понимаю, почему.

И правда, такой порядок кто-то утвердил еще в начале 1990-х. Удобно.

А теперь история, факт. Группа, которая в 1988 году впервые попробовала отправлять детей за границу, брала по полторы тысячи долларов за составление анкеты. А потом члены этой группы постепенно материализовались во всяких правительственных и приправительственных структурах, отвечавших за международные усыновления, и там уже стали зарабатывать совсем по-другому. Потому что только в американском усыновлении по самым скромным подсчетам крутилось от 350 до 550 миллионов долларов в год. Шестьдесят семь иностранных агентств сидело на этом направлении, и у каждого была еще куча представительств. В одном только Красноярске действовало двадцать два представительства американских агентств. Скажите мне, почему так? Они что, такие сердобольные? Хотели спасти красноярских детишек? Или все-таки на первом месте для них был собственный интерес? Бизнес!