Зорий Файн - Кофе-брейк с Его Величеством

…Теплая январская ночь. Тонкая колыбелька месяца появляется то там, то тут и в итоге непривычно повисает лодочкой над головой. Сижу на террасе, вслушиваясь в гул проходящего неподалеку шоссе, и жду, когда запоет мулла. Жду, когда остановится мир. А где-то с другого края ему завторит другой, потом – третий. Их голоса вроде диссонируют друг с другом, но в этой нестройной песне постепенно начинаешь слышать слаженность и красоту замысловатого мотива… Как порой не хватает там, дома, в наших снегах, этой жалобной монотонной речитации, без тени напряжения, грустной и надмирной. И кажется, что вся пустыня до горизонта вслушивается в эти непонятные звуки…

Пустыня здесь особая. Все вокруг – и стройная башенка минарета, и прижимающиеся к земле глинобитные домики несут в себе этот красноватый оттенок ее песков, как бы из уважения стремясь ничем внешне не выделяться от прототипов-барханов…

Привстав причудливыми формами восточной архитектуры из своего прообраза, город подставил свое молодое и беззащитное лицо ветру пустыни, ее особому посланнику, несущему ее дух, меняющему ее форму. Нигде на земле нет такого ветра, как здесь. Он не резок, но тверд, не холоден, но бодрит. Он как будто разговаривает с тобой, не только вдыхая силу, но и нашептывая забытые тайны, из которых сплетена твоя душа…

…Вечером пошел дождь. Бедуин окинул меня испуганным и одновременно зловещим взглядом, сверкнув, подобно нильскому крокодилу, зелеными широко посаженными глазами на обожженном солнцем лице. Дождя тут не было четырнадцать лет…

Охранник святынь

…В мечеть меня не пустили. Сколько я ни пытался объяснить, что и мой Учитель – один из пророков Корана, на настоятеля это не подействовало. Да и по-арабски я не говорю. Зато неожиданным сюрпризом было встретить праздник Крещения под звон медных тарелочек в древней первохристианской церкви коптов, с простым малярством на стенах, отсутствием иконостаса и с древнеиудейской завесой посреди, за которой все что ни происходит, показывают сидящим раздельно мужчинам и женщинам на допотопных телевизорах, прикрепленных к стенам и потолку.

Атмосфера сельской богадельни. Наивная и простая вера, как и просил ее скромный Основатель, и это вызывает умиление. Как-то в Рождественскую ночь нас с другом помпезно принимали в Почаевской Лавре. Выделили прекрасные апартаменты с золочеными иконами на стенах.

Кругом благолепие. Ночью, чтобы выбраться поснимать обледенелые деревья на фоне заснеженных куполов, пришлось перелезть через забор и прошмыгнуть мимо казачьей варты, а бдящему монаху сказать, что забыли в машине Псалтирь. Глянул бы он, во всем правильный монах, на этот дивный полуподвальный храмик на севере Африки, уверен, презрительно отвернувшись, отметил бы, что все, что здесь происходит – недействительно. И он считал бы себя правым. С его колокольни весь мир лавроцентричен, его святыня поставлена пупом во вселенной, и от важности и сопричастности к этому центру, куда тысячами, часто инерционно, стекаются паломники, он восторгается собственной сопричастности великому.

И только попав сюда, на другой материк, понимаешь, что, оказывается, и в маленькой коптской церквушке, где за чадрой спрятаны лица, а глаза всегда сужены от непрекращающегося ветра, также происходят Таинства…

Сюда бежало Святое семейство от царя Ирода. Здесь сын плотника провел детство. Здесь жили первые монахи, такие как Антоний Великий. Сюда волну благовестия принес апостол Марк. Христианство охватило всю страну. Потом пришел ислам— он предложил народу отказаться от христианского вероисповедания в обмен на освобождение от налогов. И большинство променяло божественного Иисуса (копты, как и армяне, – монофизиты, не признают человеческую составляющую природы Христа, но только божественную) на, вполне реального, человеческого Иса…

…Вспоминаю услышанную в детстве известную сказку Сельмы Лагерлеф, когда маленький Иешуа лепил со сверстниками из глины птичек. Все так делали – игра есть игра.

Только Его птички оживали и улетали…

Трудно представить себе две системы в одной стране и в одно и то же время. В нашей стране и в прожитом нами отрезке истории недостроенный социализм плавно перетек в мародерство с элементами монархического шоу. Оба строя с оглядкой на двадцать прошедших лет независимости одного от другого – лишь повод пофилософствовать за чайком о царе-батюшке. А гордость за то, что пролитая кровь отцов-дедов не пропала даром, ни в жисть не позволит признать неправоту бывших целеустремлений. То ли мы сильно развиты, то ли идеологию слишком близко к сердцу принимаем, только маленькая красная книжечка со словами великого Председателя, которую каждый китаец носил у груди, дала плодов больше, чем полные собрания сочинений всех наших вождей вместе взятых. Удивительное дело: китайцу, внутренне организованному, тонкому, живущему в гармонии с окружающим миром, вдруг стали созвучны слова Мао: «Революция – это не званый обед, не литературное творчество, не рисование или вышивание; она не может совершаться так изящно, так спокойно и деликатно, так чинно и учтиво».