Ирина Врубель-Голубкина - Разговоры в зеркале

Мне кажется, что сегодня возможными и перспективными являются два пути. Один из них – это путь прямого высказывания: то, что я когда-то назвал «литературой существования». В современной русской словесности такой подход представлен «Бесконечным тупиком» Галковского и книгами Лимонова, в том числе последними, написанными в тюрьме, – называю лишь два наиболее примечательных для меня образца из не короткого списка достойных. Это действенный метод, он цепляет сознание читателя.

Но есть и то, что я назову эстетизмом, без всяких кавычек стеснения. В нас все еще живет тяга к литературе, к красоте. Конечно, осознание красоты у каждого разное, но интуитивно мы понимаем прелесть и обаяние текста, эстетически законченного – и экзистенциально наполненного, ибо красота экзистенциальна. И тут можно было бы назвать авторов, которые писать перестали, так как путь этот очень труден: это прежде всего Саша Соколов, это Алексей Цветков в оборванной, незавершенной римской поэме «Просто голос».

Почему я считаю этот путь продуктивным? Эстетизм, красота, литературность – такие слова кажутся в наши дни неприличными. Но только эти критерии сохраняют литературу – наперекор мнению, принятому в поставангардистской среде. Нам говорят, что никакого качества текста нет – есть только соответствие, адекватность автора поставленной им задаче. Нам говорят, что нет красоты – есть внутренняя чистота, определяемая авторской установкой: «Кубанские казаки» на такой ярмарке берут первый приз, ибо в сталинском папье-маше идеально материализована поставленная задача. Нам говорят, что вообще текст как эстетический продукт не важен и не нужен, так как все уже написано, – а имеет значение только программа автора, так называемый «проект». И с этой точки зрения нет разницы между проектами Акунина и приходом в телестудию некогда подлинного писателя, а ныне занимающегося совсем другой деятельностью, поиском контакта с «массовым бессознательным».

Нам говорят опять-таки, что форма не важна, а важно содержание как аспект моды, как попадание в центр общественных ожиданий, как выполнение задания, гарантирующее писателю социальный успех, – опять уорхоловская идеология на русской почве. Именно поэтому я хотел бы реабилитировать хотя бы в пределах этого разговора такие «неприличные» понятия, как красота текста, выполнение эстетического – а не социального – задания.

А.Б.: Похоже, вновь на литературную жизнь наваливается тяжелая тень вроде бы уже покойного дедушки: авторитарность, вертикаль критериев, иерархия… Все, что не в фокусе внешних эффектов, оказывается бессмысленным, маргинальным. Причем это маргинальность не в западном понимании, когда такой статус приемлем и достаточно уважаем. В постсоветском обществе ты, если ты маргинал, только жалок, недотепа, шлимазл, а другие – «а люди» – живут «настоящей жизнью». Это не здорово: вместо расчленения литературы на социальные уровни и, собственно говоря, разыгрывания подмен для полностью внелитературных целей стоило бы инициировать единовременное сосуществование разных изводов литературы и разных стилей жизни ее «носителей», – литературы как таковой, раз о ней идет речь и ее именем все делается.

По тому, что здесь говорилось, кажется, что круг «ЗЕРКАЛА» в целом – по ту же сторону, где Славникова, но это как бы оптический обман. «ЗЕРКАЛО» – я во всяком случае – лишь НЕ ТАМ, где то, что условно можно обозначить как «позиция Александра Иванова». Традиция – вещь живая в живой литературе – перестраивается «ретроактивно» с появлением новых текстов, вышедших из нее же, в соответствии с этими текстами. Декларации о сохранении «литературности» как сердцевины словесности («позиция Славниковой») безблагодатны без интереса к новой серьезной литературе («экспериментальной» – на языке известного типа критиков) и подтверждения текстами. Если этого нет, то нет и, строго говоря, литературы – и тут оппонирующие силы, представленные условно как «Иванов» и «Славникова», трогательно смыкаются друг с другом…

Кстати говоря, знаменательна, что называется фраза Сорокина в одном из недавних интервью – она близка тому, что говорит Иванов. «Для меня теперь содержание важней формы» – это такой эвфемизм, отсылающий к штампам советской средней школы. Но имеется в виду по существу, что не важна сама литература. Последние события – с судебными исками по поводу «порнографии» и проч. – это, получается, лишь логическое продолжение того, что было заявлено самим автором и его издателем.