Роман Буйнов - ОБРУЧЕННЫЕ С СЕВЕРОМ По следам «Двух капитанов»

31 июля был убит почти у самого борта вахтенным Ауняевым 2 час. Ним... медведь. Утром собака Граммофон, уйдя по следу убитого медведя, и по вечеру не вернулась»

Внезапно промелькнувшая догадка ошеломила. Да нет никакой промежуточной даты между 15 и 31 июля! Это все написано 15 июля, а там, где мы раньше предполагали еще одну несохранившуюся дату, были просто нечитаемые слова. Большинство дневниковых записей лаконичны и меланхолично однообразны, что‑то вроде «сегодня убили медведя. Ветер SW. Мороз 25° R» . Дни бесконечно тянутся, похожие друг на друга как близнецы–братья. Писать просто не о чем* А тут в жизни у писавшего эти строки человека происходит значимое событие — именины. Его в честь такого праздника освобождают от всех работ на судне, потому и дневниковая запись в этот день такая нехарактерно длинная — ему просто нечем было себя занять!

До утра я дождаться не смог. Зуд нетерпения безжалостно сверлил меня насквозь, настолько ключик к разгадке лежал уже рядом. Боясь, как бы не спугнуть удачу, в первом часу ночи звоню в Рязанскую область знакомому священнику.

— Отец Вадим, здравствуйте! — начал я, позабыв от волнения даже представиться, но, видимо, выручил определитель номера, — ради Бога, извините, но мне очень нужно знать, у кого в день 15 июля по старому стилю именины?

Повисла недолгая пауза, показавшаяся мне тогда целой вечностью.

— Какого года? Это может быть важно, — было ощущение, что батюшка даже не удивился беспардонности моего звонка и неуместному для такого часа вопросу.

— 1913–го…

Еще одна бесконечная пауза. Видимо, время все‑таки остановилось.

— Сразу сказать не могу, но посмотрю святки, а завтра утром тебе перезвоню, — в трубке послышались гудки, а мне стало стыдно за свою нетерпеливость, которую я к тому же так и не смог удовлетворить.

Прикурив раскисшую и давно потухшую в зубах папиросу в попытке хоть как‑то отмахнуться от навязчивых мыслей, я забегал из угла в угол, натыкаясь с досады то на стол, то на табуретки. И кто только строил эти клетушки! Нужно как- то дождаться утра. Но как?! Внезапно раздался звонок, и на дисплее мобильного телефона появилась запись: «Вадим Овсянников». Поперхнувшись от неожиданности дымом, я судорожно схватил трубку:

— Слушаю…

— Роман, я так понял, что тебе это срочно. Тогда записывай: 15 июля 1913 года старого стиля именины у Василия, Владимира и Устина. Ты все копаешь по своей северной экспедиции?

— Все копаю, батюшка, все копаю. И, кажется, вы мне очень помогли. Обо всем расскажу при встрече. Еще раз извините за поздний звонок!

— Не извиняйся. Богоугодное дело делаете, — успокоил меня священник, — до встречи!

Его полотна выставлялись в крупнейших картинных галереях Лондона, Парижа и Америки. До того как заняться живописью, почетный член–корреспондент международной академии культуры и искусства, художник с мировым именем, Вадим Овсянников долгие годы реставрировал фрески во многих российских храмах. О таких вещах не спрашивают, но возможно, что именно это и привело его к Богу. Отстранившись от мирской суеты, сейчас он служит скромным священником в маленьком храме рязанской глубинки…

В груди уже знакомо заколотило. У Василия, Владимира и Устина! На всякий случай я кинулся пересматривать копию рукописи судовой роли «Св. Анны», написанную собственноручно Г. Л. Брусиловым, которую и без того помню как «Отче наш». Ни Устинов, ни Василиев в ней, конечно же, не было. А вот Владимир… Мало того, что на судне был единственный Владимир — машинист Губанов, так еще как раз именно он‑то и шел в пропавшей пешей группе Петра Максимова! Получается, что не Смиренников, а Владимир Губанов автор найденного дневника? Но как же ложка, часы?..

Масла в огонь подлило пришедшее в марте неожиданное заключение из Центра судебно–медицинской экспертизы от профессора Звягина:

«Костные останки принадлежат мужчине 25— 29 лет, крепкого телосложения, рост 170— 173 см, размер обуви 40 — 41… В найденных останках повышенное содержание свинца, что характерно для людей, в течение длительного времени проживающих в Прибалтике».

В Прибалтике? Постойте, но тогда это Регальд! Что же получается? Ян Регальд погибает на склоне морены, имея при себе дневники Владимира Губанова, а часы и ложку Павла Смиренникова. О чем это может говорить? Да только о том, что был он последним из оставшихся в живых! Поэтому‑то у него и собираются все «полезные» вещи умерших товарищей: ложка и часы нужны всегда, дневник можно использовать просто для розжига огня — вряд ли он тогда думал о том, чтобы доставить его на Большую Землю. Значит ли это, что его спутники не дошли до этого места? Или, наоборот, все вместе прошли дальше, но, попав в ледниковую западню, погибли, а он затем, поняв всю тщетность усилий на леднике, вернулся обратно? Прямо Тришкин кафтан какой‑то: вопросов становится все больше и больше, а нам нужен четкий маршрут поиска!