Михаил Рицнер - Гудбай, Россия. Мемуары израильского профессора

В школе, при перекличках в классе, моя фамилия – Рицнер – звучала иначе и была совсем не похожа на большинство русских фамилий. Мои родители говорили о евреях только тогда, когда они были дома одни или в присутствии их друзей-евреев.

Такая селективность вела к самоцензуре и «двойной жизни», то есть к пониманию «где и что» можно говорить, что – нет. Начавшись с еврейской темы, самоцензура постепенно распространилась на многие социально значимые темы и стала неотъемлемой частью повседневной жизни, что было прямым следствием идеологического режима в стране.

Пройдут многие годы, прежде чем я начну понимать, что вместо гражданского общества в моей стране существует тоталитарная модель: вождь, его соратники, бюрократия и массы.

• Советская пропаганда «трещала» об успехах строительства социализма – коммунизма, хотя страна не могла достойно прокормиться.

• Права человека покоились только на бумаге, преследовались инакомыслящие, в ходу были примитивная демагогия и ложь.

• Атмосфера в обществе напоминала непроветренную коммунальную квартиру с давно забитой канализацией.

• Прогрессировал государственный антисемитизм, росло количество «отказников».

• Проклинались сионизм и «загнивающий» капитализм.

• Срочно требовался демонтаж социалистического эксперимента.

Понимание природы и общественного устройства Страны Советов приходило по мере моего взросления, изучения общественных дисциплин и анализа событий, происходивших в реальной жизни. Для изучения истории страны нам предлагали лживые учебники (например, «Краткий курс ВКПб») 21 21 Этой книгой, или «библией сталинизма», промывали мозги читателям, внушая партийную версию исторического развития России, революции и СССР. , власти скрывали страшные факты войны с собственным народом. К этому я еще вернусь (см. очерк «Инакомыслие»).

Глазная клиника

Третий эпизод связан с моей госпитализацией в глазную клинику города Хабаровска после того, как я перенес травму левого глаза, играя в «войну». Мы бросались камнями, и один камень, отскочив от стены дома, попал мне в левый глаз. Глаз остался цел, но в нем что-то повредилось. Мне было шесть лет, но моя память цепко сохранила многие подробности пребывания в больнице: обходы врачей, перевязки, операции, слезы и игры моих новых приятелей. Заведовал клиникой уважаемый профессор Исаак Григорьевич Ершкович. Он был учеником всемирно известного офтальмолога – академика Владимира Петровича Филатова (г. Одесса). Профессор Ершкович ходил по отделению со свитой врачей и студентов, излучал обаяние, и дети просто липли к нему. Сотрудники относились к нему с большим почтением, и мне уже тогда захотелось стать таким же умным и опытным врачом.

Два дня в неделю в клинике были операционные дни. Из палат вывозили на каталках детей. Возвращались они с перевязанными глазами. В этот день в палату пускали родителей. Однажды увезли и меня, но видеть лучше левым глазом я не стал. Не помогли и строгие рекомендации врачей не заниматься спортивными играми, прыжками, купанием и т. д. Я их соблюдал около года, а затем отбросил все ограничения, чем очень расстроил маму. Всю последующую жизнь я играл в настольный теннис, плавал, катался на горных лыжах (сломал однажды ногу), занимался боксом, штангой и не испытывал каких-либо проблем с недостатком зрения. Став врачом, я понял, что медицина предпочитает использовать «ограничительную модель» для рекомендаций, многое запрещая и запугивая пациентов. Этим она часто прикрывает пробелы в точных знаниях.

На этом мои детские драмы закончились, если не считать мелких неудач в повседневной жизни.

Наш двор

Меня воспитывали не только родители, но и, как говорили, «улица». Между ними случались и противоречия. Если дома мы видели добропорядочное поведение родителей, то на «улице» было приемлемо и многое другое: споры, ругань, драки, вранье, но также дружба, братство и отчаянные поступки. На «улице» был свой кодекс чести! Трусость покрывала подростка позором, смелость – уважением.

Несколько лет наша семья жила в директорском доме, во дворе школы номер три поселка Смидовичи. Дом был расположен на периферии большого школьного двора. Его окружали несколько соток земли с грядками, где папа выращивал овощи и заботливо за ними ухаживал. Он приучал и меня с братом к этому, правда, без большого успеха. В небольшом сарайчике жили-были красивая корова, много гусей, уток и пара десятков непослушных кур с петухом, который нас будил рано утром. Так что овощей, молока, творога, сметаны и яиц в доме хватало.