Николай Попов - Вспоминаю отца. Мыслитель

– Митька, брюки, одень порядочные…

– Сойдет, – отмахивался отец, – в кабинетах на низ не смотрят…

– Там на все смотрят, – настаивала мать, с силой снимая затасканные штаны, ты в галошах еще вздумай пойти…

– А что?… в галошах удобно – мозоли не жмут, а в этих каркалыгах, как в тисках.

– … чаще надевать надо, давно бы разносил… три года как купила…

– … на свою ногу, наверное, примеряла…

– … да нет, Мить, мужчина мерил, у него тоже сорок второй размер…

– … «мужчина»… может у него пальцы отрублены … и вообще, почему какие-то мужчины должны мерить для меня обувь?… может еще что мерил?…

– … дурак… дураком подохнешь… одевай свои шмотки и с глаз долой…

– … Валюш, не ругайся, дернул черт за язык…

– Твой язык только черти и дергают… ты в кабинетах не наговори… изматеришься, как у себя на работе… твои работяги понимают…

– … и там поймут, особенно, когда в тригоспода выдаешь… спасибо, мать, подсказала… рассуждал, как с ними разговаривать… теперь знаю… поговорим…, – и он шел «ходотайствовать».

В шестьдесят первом году бюрократия была еще сердечной – отказывала в чем только могла, а удовлетворяла всеми, что было ей не нужно – еще не напридумала изощренных методов уклонений от приемов, да и «ходотайствовали» единицы, заслуженных было мало…

Позже с появлением льгот по различным разрядам жизни, народ распоясался – все льготники кинулись по кабинетам, всем что-то надо. Пришлось увеличить количество кабинетов, при этом констатируя, что всем надо дать требуемое, а этак от государства ничего не останется… и оно на деле, а не на словах, превратится в «наше», то есть из рук бюрократов перейдет в руки народа… что не честно, решили бюрократы и придумали простую вещь… народ «тащит» все, что может у государства, но мимо окон кабинетов, через дырки в заборе и, если получится, незаметно от милиции, а они на своих плечах будут «тащить» само государство… лозунг: «государство – это мы» навечно и реально соединит бюрократа и народ – доля у них оказалась единой…

А что отец?… в кабинетах он никогда не ругался, а его скромные запросы были всегда удовлетворены… ему не приходилось особо открывать рта, так для посторонних слов.

– Милая, не продувает?… гляжу, низом ветер гуляет и начальник моложавый? – от стыда подальше, запускали в кабинет пораньше, а там другие слова.

–А-а, Витюха! (сын соседа Василия Рошаненки, который числился в отцовском табеле о рангах «кулаком» и «хитрожопым антисоветчиком»)… ну и кресло у тебя скрипучее… у бабы Моти табуретки меньше скрипят…

– Дмитрий Сергеевич, вы по этому?… Я подписал… – и больше не было вопрсов.

В пятнадцатилетнем возрасте, как-то потребовались деньги для чепуховой вещицы. Невозможность их достать, привела к озлобленности – слишком мало денег водилось в семье при огромной их потребности. Зарождались грустные мысли о несправедливости, вся нелепость, в моем понимании, исходила от неумения делать деньги моим отцом, но иметь кучу детей и внуков, среди которых и я – насчастный и незачем рожденный. Моя озабоченность усугубилась от, как мне показалось, легкомысленных и издевательских слов.

– Не в деньгах счастье, а в умении от них отказаться, отец лукаво улыбался, чем еще больше досадил и я выпалил.

– Настрогал нас, а обеспечить не смог! – Господи! Как изменилось его лицо… стало черным и мрачно пустым… До сих пор простить не могу себя за несдержанность и сердцесжимающее оскорбление. Никогда ранее не слышал от него оправданий своим поступкам, но сейчас он выдавил тоскливое признание.

– Я бы мог, если б мне дали, – в ту минуту оправдание отца казалось абстрактным… оправдание ради оправдания… сказать, чтобы не молчать… сказать, чтобы облегчить душу. Позже понял смысл сказанного отцом… Раскрыв систему, в которой мы жили, познав ее своим горбом и шишками – убедился, что без мерзости и обильного пота в этой системе не прожить на уровне своих потребностей. Мерзости не хочется, тем более прилипшей дерьмом, а обильного пота не жаль, если знаешь, что результаты остаются в твоих руках хотя бы наполовину.

В родовой деревне, где все значились под кличкой Зябловы, у Трофима Зяблова родились два сына, Михаил и Сергей. Старший – Михаил, женившись, остался в доме отца, а Сергею с его красавицей женой Анной, построили избу на другой стороне улицы. Михаил воспитывал только одну дочь, которая в 18 лет в другой деревне создавала новую семью. Сергей замахнулся на мужское потомство, у него четверо сыновей