Виктор Сесейкин - ВРЕМЯ РАДОВАЛО НАС. Очерки и рассказы

Гуляет по казарме слух, что к вечеру должны привезти жмых для лошадей. Начинает кучковаться народ, шептаться, как лучше добраться до него. Разбредаются по гарнизону, выискивая всякие щелочки и лазы к амбарам и складам, обхаживая постовых. И точно – вечером привозят жмых. А после отбоя и поутру можно увидеть во всяких углах солдат, дробящих камнями куски крепчайшего, наверное, со времен Гражданской войны, жмыха. У многих жующие челюсти и оттопыренные карманы. Нас ловят, обыскивают, раздают наряды вне очереди, в основном на чистку отхожих ям, но мы все жуем, сворачивая челюсти, а лошадям привозят солому.

Наряды обидны, но терпимо, а вот ночные тревоги и подъемы в любое время, когда втрое после еды сильнейшее желание поспать после бегов, шагистик, учений прерывается криками «подъем!» и ты, одуревший, вскакиваешь, хватаясь за гимнастерку и галифе, – существо твое безумеет.

Вскочить с нар – одно дело, мытарства начинаются, когда лежащие у ног обмотки сваливаются и разворачиваются во всю свою змеиную длину. Рядом же стоят с часами командиры и считают секунды от «подъема» до построения; не успел уложиться в норматив – начинай все снова: раз, два, три, десять – хоть весь час ложись, вскакивай и одевайся по настроению командира. Это называется отработка боевой готовности.

Мы завидуем тем, кто вместо окаянных обмоток носит сапоги, мы с презрением относимся этим матерчатым лентам на наших тощих ногах, считаем их надругательством над нашим мужским достоинством, а портянки вроде несут нам привет от старой нищей и убогой России. За что вскоре и несем кару. В первый же марш-бросок эти куски материи, кой-как обвернутые вокруг стоп, сбиваются в узлы и до крови стирают ноги, а плохо накрученные и закрепленные обмотки сваливаются и цепляются за ноги.

Сержант, советы которого мы слушали вполуха, не злораден:

– Не вы первые и не последние, деревенские через эту науку сызмальства проходят, а вам, городским, снова к земле возвращаться надо, солдат-то к ней близок, – рассуждает он. – Носка в ботинке и на неделю не хватит, и тепла в нем нет. А тут ногу на уголок поставил, обернул, потом и вторую фланелевую сверху портяночку, коли холодно, каждую складочку только разгладь, иначе при ходьбе скомкается, и топай, и топай…

Сержант терпелив – сам ставит наши ноги на портянки и обертывает их.

Но от обмоток и кирзы судьба меня избавляет неожиданно. Нет моего размера маломерных ботинок, и я после долгих поисков на складе получаю высокие ботинки со шнуровкой почти до колен, вроде тех, что носили барышни до революции. Но эти, утверждает старшина, польские, а может, и английские, еще, вроде, первые авиаторы такие носили, только сверху вместо обмоток краги кожаные застегивали. Ботинки на три размера больше моей ноги, носки у них загибаются, как у Чарли Чаплина, я смехотворен, но теперь я доказываю и убеждаю командира, что обмотки сюда никак не положены, что и принимается. И еще подарок судьбы, когда нам вручают оружие. Нашему взводу везет, мы получаем не деревянные, а настоящие боевые винтовки «трехлинейки» русской армии времен Порт-Артура. А мне опять не хватает. По росту я самый маленький, мой рост немногим больше ста сорока сантиметров, поэтому при построениях я замыкающий шеренгу и взвод и шагаю в одиночестве самым последним в строю. Конечно, и во всяких очередях я последний, и мне почти всегда чего-то недостает, но от этого бывает иногда и выгода.

Из тех же неведомых интендантских запасов, что и ботинки, получаю я винтовку, по виду – охотничье ружье, но она боевая и хорошего калибра, с магазином на несколько патронов, не торчащим, как у наших наружу, а спрятанным внутри. Она коротковата, с недлинным штыком-ножом, но фирма западная, знаменитая золлингеновская сталь, и это уже такие, позднее выявившиеся достоинства, что зависть к ней, как и попытки изъять у меня ее, стали общими в роте.

С этой винтовочкой отбился я от необходимости носить ее на плече, это когда строй двигается в торжественном марше с поднятыми вверх штыками, приклад упирается в ладонь левой согнутой руки, а магазин лежит на ключице плеча; красиво идет строй, шаги отбивают такт, колышутся в том же ритме вздыбленные штыки – картинка к песне «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведет» (Ворошилов, значит). Гоняют солдат ради такого парада безмерно столетиями. А я свою винтовочку ношу за плечом на ремне; увидев меня на плацу, поперхнулся комбат и немедля призвал на разборку комроты и меня. Но я отбился с миром, доказал, что иначе нельзя – строй испорчу, а так, единственный замыкающий, даже гармонию вношу, как завершающую точку в движении. И еще одна хвала. Азиатская природа со своим песком хуже наждака для оружия, при форсировании всяких препятствий у наших трехлинеек ржа так и ползет по металлу, особенно в стволах, откуда ее ершами с щелочью и всякими составами часами выводишь, сталь, говорят, наша непроваренная и без добавок, оттого просто железная, а мою тряпочкой с маслом легонько приласкал – и блестит повсеместно. Попала винтовочка к нам, видно, при очередном разделе – освобождении Польши в тридцать девятом году.