То же самое, разумеется, и в Ленинграде-Петербурге. Помнится, в самом начале своей ленинградской жизни, в начале 1980-х, забрел я на улицу Пушкинскую… Лето, редкий для Питера яркий солнечный день. Народ весь на улице, от мала до велика, и все местные. Приезжие бегают по Невскому проспекту.
Приостановился я у памятника Пушкину, постоял, огляделся. Что-то подобное видел я на юге…
Ну, невозможно же на это не обратить внимания, не заметить! (И не надо только мне ничего шить!).
Кучерявенькие, черноглазенькие детишки. На балконах, на скамейках расселись черные пузастые матроны, лыбящиеся, лоснящиеся мужики – копии Швыдкого…
Вспомнился мне сейчас и не очень давний разговор со стариком-сибиряком, как он после войны ездил с женой в Москву. Прошлись они по улицам, по Арбату, побывали в ГУМе-ЦУМе, и жена, наконец, подтолкнула его локотком, потихоньку спросила…
– Да кто это такие-то? Грузины, что ли?..
А я ведь войну прошел, в Европах побывал, знаю, что к чему:
– Какие грузины? Евреи!
С удовольствием читал в "Санкт-Петербургских ведомостях" великолепные статьи Константина Черемных. Такова и статья "Осень без патриарха" в номере за 30 августа 2003 года, посвященная Борису Абрамовичу Березовскому. Статья большая, но я только маленькую часть возьму, только часть одной строчки:
"…изумленная питерская публика узнаёт, что городом правят некие "Гольдман", "Нижешин" и "Требер".
Хм… Тоже впервые такие фамилии встречаю. Действительно, некие. А может, все-таки Борис Абрамович знает, что говорит? Я это вот в связи с чем. Когда-то была на Ленинградском областном телевидении передача "Запретные темы" – невероятно интересная передача! В одной из них доктор юридических наук, профессор Олег Каратаев рассказывал, как они с другим доктором наук, профессором Анатолием Собчаком пришли в свое время … в котельную, где трудилась кочегаром некая Дуся Брандман (именно так: Дуся, а не Евдокия). Видите: опять надо писать – некая, и опять – никому не ведомая фамилия. Тем не менее именно Дуся Брандман определяла, кому быть большим начальником.
Оглядела Дуся стоящих перед ней навытяжку двух профессоров, и ткнула угольным пальцем в грудь Собчаку:
– Вот ты будешь мэром.
По шнобелю, что ли, определила?
И покатила свою тачку дальше.
"Изумленная питерская публика узнаёт, что городом правят некие…"
Представляю себе реакцию почтеннейшей публики! И у меня точно такая же.
Однако, за что купил – за то продал. Передачу эту помню прекрасно, жалею, что не записал на видео. Но какая проблема? Запись может быть и на телевидении, и уж наверняка – у многих в городе Санкт-Петербурге.
Темы, оно, конечно, запретные, но ведь и шила в мешке не утаишь! Кстати, кое-что что из рассказа уважаемого Олега Гурьевича Каратаева я опустил, чтобы совсем уж не дразнить самых черных бесов. Только чуть красок добавил в эту угольно-черную картину. Впрочем, бесы и этого сильно не любят…
Бесы сокрушались, рожи строили сокрушенные:
– Метили в коммунизм, а попали в Россию.
Попали, куда метили…
"Он ослаблен, этот великий народ, преобразованиями, войнами, коммунистическими экспериментами, геноцидом производственным, нерусскими вождями, широкомасштабными издевательствами и репрессиями, произведенными нашими куражливыми, безграмотными и самыми отвратительными правителями, мордовавшими Россию и ее народ на протяжении семидесяти с лишним лет. Страна инвалидов, страна больных людей, где мужик уж и не мужик, где средняя продолжительность жизни его подкатывает к пятидесяти годам, где баба – и трактор, и бык".
Это – великий русский писатель Виктор Петрович Астафьев. Строки из его комментария к своему роману "Прокляты и убиты".
Лет пятнадцать, начиная прямо с 1985 года, «демократы-реформаторы» все время орали-визжали о 1937-м годе – как символе сталинских репрессий. Хотя уничтожение всего лучшего в России началось еще в революцию, гражданскую войну, поставлено на планомерную основу в 20-е годы и продолжалось вплоть до смерти Сталина в 1953 году.
Читать дальше