Борис Алексин - Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II

Так вот, обсуждая это положение, все трое пришли к выводу, что оно в известной мере обусловлено тем, что членовредители, выбывшие из подразделения по ранению, обратно в часть не возвращаются, и у оставшихся на передовой, менее решительных, чем их друзья, складывалось мнение, что тем-таки удалось улизнуть с передовой и они решались следовать их примеру, в свою очередь становясь членовредителями.

После довольно долгого разбора разных случаев все трое пришли к выводу, что самым правильным было бы приводить приговоры в исполнение в той части и именно в том подразделении, где произошел случай членовредительства.

Оба врача посоветовали Цейтлину изложить это мнение в специальном рапорте на имя председателя трибунала.

Очевидно, в данный момент у комдива и происходило обсуждение этого вопроса.

Все эти воспоминания и соображения промелькнули в мозгу Алешкина прежде, чем он дал ответ на вопрос комдива, после этого он сказал:

– По-моему, судить и наказывать членовредителей надо в том подразделении, где они до этого служили. И не обязательно приговаривать к расстрелу. Многие из них могут еще неплохо воевать. Но надо, чтобы все их товарищи видели, что всякий, или почти всякий членовредитель разоблачается и наказывается.

– А политработа? – живо спросил Володин, – вы не считаете, что членовредительство – результат плохой политработы?

– Я не могу об этом судить, но мне кажется, что вот такой способ наказания членовредителей, о каком говорю я, и будет самой лучшей политработой, – сказал Борис и заметил, как ободряюще блеснули глаза у начальника политотдела.

– Ну, недаром у вас там комиссар дивизии лежит… Все по его дудке пляшете, – пробурчал комдив, затем обернулся к председателю трибунала и начальнику особого отдела:

– Ну что же, давайте попробуем, послушаемся докторского совета. Председатель трибунала усмехнулся:

– Этот доктор насоветует. Я его давно знаю. Никогда не забуду, как он мою машину забрал, а самого во главе раненых поставил, как командира взвода какого-нибудь. – Он вкратце рассказал Володину о случае, происшедшем в Хумалайнене.

После этого комдив еще раз внимательно посмотрел на Бориса, затем подал руку ему и Емельянову и сказал:

– Ну, что же, идите, устраиваетесь на жилье с начхимом. Да, в ближайшие дни объезжайте все полки и осмотритесь как следует! Да, кстати, вы давно знакомы с товарищем Марченко? – спросил комдив у выходившего Алешкина.

Тот даже опешил от неожиданного вопроса, но все-таки довольно быстро ответил:

– Нет, товарищ комдив, только с его прибытием в дивизию.

– А-а. Ну, хорошо, идите, – махнул рукой Володин.

Вечером этого дня начальник политотдела дивизии Лурье зашел за Алешкиным, сидевшим в своей землянке вместе с начхимом и обыгрывавшим того в шахматы, и заявил:

– Хватит тебе младенцев избивать, пойдем-ка ко мне, поговорить надо. – И они вышли. Когда Лурье и Борис остались в землянке начальника политотдела одни, и связной, принесший им горячий чай, ушел, Павел Александрович обратился к Алешкину:

– Ну, ты сегодня держался молодцом. Но как ты осмелился комдиву точку зрения Марченко изложить, я просто не пойму.

– То есть как Марченко? Это наша точка зрения!

– Чья, ваша?

– Моя, Сангородского и Цейтлина, мы со Львом Давыдычем уговорили Цейтлина и рапорт написать.

– Ах, вот откуда ветер дует, а ведь комдив думал, что идею рапорта Цейтлину комиссар подсказал, да и я, признаться, так думал.

– Нет, это мы сами додумалась. Но Цейтлин действительно показывал рапорт Марченко, и тот идею одобрил.

– Ах, вот как! Ну ладно, но это частный случай, а надо тебя посвятить в общее положение, создавшееся в штабе дивизии.

И Лурье рассказал Борису о том, что командир и комиссар дивизии живут как заклятые враги и, хотя внешне на людях этого не показывают, но почему-то очень не любят друг друга. Судя по всему, им очень хочется свалить одному другого. Пока этого сделать ни одному из них не удается, и они злятся поэтому еще больше.

Дело у них дошло до того, что стоит одному сказать «да», как другой сейчас же говорит «нет». Их разногласия вошли в поговорку в штабе армии, а член Военного совета армии Тынчеров уже не раз вызывал их, строго выговаривал им за это, но пока безрезультатно. При всем этом они оба хорошо знают свое дело, и никого из них снимать не собираются.

Нас сейчас, может быть, удивит такое положение, но как понял Алешкин из дальнейшего объяснения начальника политотдела, дело обстоит довольно просто. Созданный по примеру Гражданской войны институт комиссаров в настоящее время не очень себя оправдывал. Конечно, совсем не потому, что комиссары были плохими людьми или коммунистами. Отнюдь нет! Многие из них проявили чудеса героизма и храбрости как в самый трудный период войны – в период отступления, так и в не менее трудный период обороны.