Борис Алексин - Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том II

В это время, точно подслушав слова Алешкина, Игнатьич отворил дверь и сказал:

– Товарищи командиры, обед на столе.

После обеда Борис, оставив Вензу в медсанбате и приказав ему устраиваться в комнате комиссара, которую Федоровский с большой неохотой освободил, выехал в 51-й стрелковый полк. Наверно, с этого времени Федоровский и возненавидел своего начсандива, и все последующее время их совместной работы, общего и уж, конечно, дружеского языка они так и не нашли.

В штаб 51-го стрелкового полка Борис приехал уж совсем вечером. Он оставил там свою машину и шофера, познакомился с командиром и комиссаром полка и передал им распоряжение начсанарма и командира дивизии, о котором, впрочем, они уже знали, так как комиссар дивизии Марченко еще днем поручил начальнику штаба дивизии дать распоряжение по всем полкам о проведении санитарно-гигиенической обработки личного состава и начале прививок.

Вопрос о бане решался просто. Землянку для нее в районе тыла полка, около небольшого ручейка, саперы уже делали, воды было достаточно, дров тоже. График помывки начальник штаба полка обещал составить за сутки. А вот с дезинсекцией обмундирования и белья, а также с обменным фондом было трудно. В медсанбате имелась одна дезкамера системы ДДП, таскать ее по всем полкам было хлопотно, а самое главное – долго. На это время в медсанбате пришлось бы прекратить санобработку поступающих раненых, а это теперь уже стало обязательной процедурой почти для каждого вновь прибывшего раненого. Осложнялся вопрос и с бельем, в распоряжении медсанбата его также было мало. Не было больших запасов и на дивизионном обменном пункте.

Кроме того, чтобы ввести санобработку в полках, как вещь регулярную, систематическую, хотя бы два раза в месяц, что было совершенно необходимо, пока части стоят более или менее стабильно, следовало наладить стационарные обмывочно-дезинсекционные пункты.

Раздумывая над этой проблемой, Борис шел вслед за выделенным в его распоряжение штабом полка провожатым автоматчиком, который должен был довести его до расположения ППМ.

Придя в землянку старшего врача полка, это был некто Костюков, военврач 3 ранга, заменивший ушедшего Сковороду, Алешкин отпустил сопровождающего и решил заночевать в полковом пункте. После ужина, радушно предложенного ему Костюковым, он стал обсуждать с ним вопрос о санобработке полка.

Вопрос этот уже начинал тревожить и самих полковых врачей, все чаще и чаще санинструкторы рот, проводившие утренние осмотры бойцов, обнаруживали завшивленных. Им немедленно меняли белье, протирали волосистые части зеленым мылом, но количество зараженных паразитами не уменьшалось. Требовались более радикальные меры.

Костюков доложил о строящейся бане, и Борис решил завтра осмотреть ее своими глазами. О дезинсекционной камере пока еще никто ничего не придумал, надеялись на дивизионную.

– Сегодня тихо, наверно, удастся спокойно поспать, ложитесь на мою постель, а я пойду в землянку медпункта, там, где-нибудь пристроюсь. – С этими словами Костюков вышел.

Землянка старшего врача полка очень напоминала Борису его первые землянки в медсанбате, только, наверно, накатов сверху было больше, да укладывать их научились так, что сверху не капало, хотя в землянке было тепло, а наверху лежал снег.

Разувшись, сняв шинель и снаряжение, Борис улегся на топчан, укрытый плащ-палаткой, и завернулся в одеяло, закурив перед сном, он невольно начал прислушиваться к окружающим звукам.

Костюков сказал, что сегодня тихо, но это было в его понятии, в понятии Алешкина эта тишина казалась относительной. Так близко от передовой он еще никогда не был. Ведь от этой землянки до передней линии окопов было менее полутора километров и если бы не лес, густо росший на этой болотистой местности, то и передовые передние траншеи, и расположение ППМ, находящееся на обратном скате песчаного бугра, то и свои, и немецкие окопы были бы хорошо видны невооруженным глазом.

Совсем рядом где-то вдруг затарахтел пулемет. Затем застучали одиночные винтовочные выстрелы, потом совсем недалеко послышался противный свист и гулкий звук взорвавшейся мины. Затем несколько мин разорвались где-то впереди. Почти через регулярные промежутки времени снаружи вспыхивал яркий белый свет, лучи которого пробивались сквозь щели палаточной двери и маленькое оконце, закрытое осколком стекла. Борис знал, что это «фонари», то есть осветительные ракеты, бросаемые немцами над передним краем в течение всей ночи. Вдруг где-то невдалеке заурчала автомашина, послышались негромкие голоса, шум отъезжающей машины, и как будто все стихло. На самом деле было не так. Все эти шумы продолжались. Это была обычная «тихая» жизнь тыла полка, стоявшего в первом эшелоне обороны. Тишина, в которую погрузился Борис, была обыкновенным сном. Молодость взяла свое, и даже непривычная, тревожная обстановка и беспрерывные разнообразные звуки, в конце концов, не помешали, и он проспал до рассвета. Проснулся он оттого, что пришедший санитар, гремя дверцей крошечной, сделанной из какой-то кастрюли печурки, начал ее растапливать. В землянке было холодно. Борис, укрывшись одеялом и кем-то заботливо накинутой шинелью, согрелся, и ему очень не хотелось вылезать из теплого гнездышка. Но минут через 15 после того, как санитар затопил печурку, в землянке поднялась такая жара, стало так душно, что Алешкин вскочил с постели и выбежал наружу.