Олег Кашин: Развал. Действующие лица свидетельствуют

«Антиамериканист» – неуклюжее слово, и Зорин тоже вздрагивает, когда слышит его:

– Когда в какой-то газете написали, что я антиамериканист – молодой какой-то автор, бойкий очень, – я отправил в редакцию письмо, ни строчки не написал, только фотографию в конверт вложил. На фотографии мы с президентом Никсоном стоим, обнявшись, и улыбаемся во весь рот. Стал бы президент Америки обниматься с врагом своей страны? Конечно, не стал бы.

Последний раз в Америке он был пять лет назад. Рассказывает – шел по Мэдисон-авеню, и там его догнал какой-то пожилой гражданин: «Послушайте, вы Зорин?» Да, говорю, Зорин. «Как здорово, что я вас встретил, знаете, когда я жил у нас, дома, – он так и сказал: „у нас, дома“! – я вас очень сильно ругал за то, что вы на Америку клевещете. Теперь я живу здесь и вас, таки-да, снова сильно ругаю – теперь за то, что вы об Америке слишком мягко рассказывали. Знал бы я, какая здесь жизнь, ни за что бы не уехал!»

Не знаю, выдумал Зорин эту встречу на Мэдисон-авеню или нет, но рассказывает он о ней с большим удовольствием. Видимо, имидж обличителя Америки (сложившийся еще черт знает когда, чуть ли не при Сталине) его всерьез тяготит. – Самые теплые отношения у меня сохранились со многими американцами, известными и неизвестными. Из известных – и с Генри Киссинджером, и с Никсоном покойным, и с Эдвардом Кеннеди. Какой же я антиамериканист? У антиамериканистов не бывает столько друзей в Америке. Я возражаю – американские политики могли обниматься с ним не как с хорошим парнем Зориным, а как с представителем Советского Союза, который ценен прежде всего своим статусом, а не личными качествами. Он не обижается, но машет руками:

– Вы это бросьте, представители бывают разные. Я, например, сидел в зале Генеральной ассамблеи ООН, когда Андрей Януарьевич Вышинский, тыкая пальцем в нос госсекретаря США Даллеса, кричал ему – «Вы убийца!», путая, видимо, заседание Генеральной ассамблеи и процесс над врагами народа. Стал бы с Андреем Януарьевичем кто-нибудь обниматься? Вот именно.

С тем, что Зорин – друг Америки, мы, очевидно, разобрались, осталось выяснить, кем он приходился Советскому Союзу, и я осторожно спрашиваю его, не было ли в его практике каких-нибудь негласных заданий в Америке или даже в России.

– Я понимаю, о чем вы говорите, – отвечает Зорин. – Этот шлейф за мной много лет тянулся, недоброжелатели всегда говорили за моей спиной, что – ну, конечно, если он так запросто в Америку ездит, наверняка у него есть погоны. А у меня никогда не было погон, я не имел к органам никакого отношения.

У Зорина такая манера говорить (подозреваю, что в своих американских командировках он учился даже не у телекомментаторов, а у проповедников), что его очень хочется сбить, поэтому, когда он сказал, что не имел отношения к спецслужбам, я спросил – а почему? Не сбил:

– Я сам часто об этом задумывался. Ни для кого не секрет, что органы плотно работали с журналистами-международниками, но меня они как-то обошли. Я думаю, что работников госбезопасности в те времена не устраивало, что у меня мама – еврейка. В то время это было важно.

О своем еврейском происхождении Зорин говорит как- то даже слишком торжественно: «Это было бремя, которое мне приходилось преодолевать», и я, конечно, вспоминаю популярный некогда анекдот про разговор Зорина с Киссинджером: госсекретарь спросил советского друга о его национальности, тот ответил: «Я русский», Киссинджер расхохотался: «А я американский!»

О да, мне стоило больших усилий, когда я рассказывал Генри эту историю, перевести ему соль шутки.

По-моему, он так и не понял, что здесь смешного. Вообще же еврейскую тему Зорин поводом для шуток не считает – говорит, что в СССР «существовала система государственного антисемитизма, даже несмотря на еврейскую супругу Леонида Ильича». – Конечно, может возникнуть вопрос – а как же я в этой системе смог выжить? И я вам прямо скажу, что таких возможностей, которые у меня были в шестидесятые-семидесятые, я бы никогда не имел, если бы к этому времени не стал профессором и доктором наук. Это компенсировало недостатки пятого пункта.

Ситуация на советском телевидении времен позднего застоя, впрочем, и без Зорина выглядела парадоксально – с одной стороны, все знали, что председатель Гостелерадио СССР Сергей Лапин – антисемит, с другой – недостатка в телевизионных евреях в те годы не было.

– Да, это парадокс, – говорит Зорин, – с одной стороны Сергей Георгиевич проявлял антисемитизм, это чувствовалось, с другой – его действительно окружали одни евреи. Бывают такие сочетания, понимаете?