Майя Гельфанд - Субботние беседы. Истории о людях, которые делают жизнь интереснее

– Вы же были очень успешным молодым человеком. Поступили в МГУ, на философский факультет. Вы могли прекрасно его окончить, потом устроиться на работу и вполне себе процветать. Вместо этого вас уже на втором курсе осудили на семь лет за антисоветскую пропаганду. Что вы там такого антисоветского напропагандировали?

– Я очень быстро разочаровался в философском факультете, потому что там изучали не Канта и Гегеля, а Маркса и Ленина. Я был активным участником знаменитых митингов на Маяковке, я издавал журнал «Феникс», описывал бунты, которые в то время происходили, потом переправлял эти записи на Запад. В общем, я много чего антисоветского сделал.

– Вы настолько ненавидели советскую власть?

– Настолько. Еще со школьных времен.

– Откуда такая ненависть?

– А что вы думаете, ее не за что было ненавидеть?

– Было, конечно. Но многие люди как-то привыкали, устраивались, вступали в партию, строили карьеру.

– Я не знаю, может, пружина в ж-пе у меня была? Еврейские гены? Хрен его знает, ненавидел и все. Я еще в школе подшутил: «Что над нам вверх ногами?»

– И что?

– «Чекисты, повешенные в Венгрии».

– Смешная шутка.

– Естественно, это сразу дошло до руководства, меня вызвали к директору. В кабинете у директора сидел мрачный человек с квадратными плечами, явно из ГБ. Они пытались меня раскрутить, но я не раскололся. Этот эпизод попал в мою характеристику, естественно. А когда я решил бежать из Советского Союза, то у моего дядьки-алкаша был собутыльник, лейтенант из военкомата. Я с ними выпивал и как-то задал такой вопрос, нельзя ли мне пойти служить куда-нибудь в Польшу или Германию. Я, естественно, собирался оттуда бежать. И этот собутыльник мне сказал: «Я тебе дам знать, когда будет набор». И через какое-то время действительно сообщил, и я добровольцем пошел служить в советскую армию. И вдруг, вопреки моим ожиданиям, меня останавливают, отзывают из общего ряда и отправляют домой. Я поймал этого лейтенанта, спрашиваю: «В чем дело?» А он мне отвечает: «Напротив твоей фамилии стоит галочка: заграницу нельзя». И я поехал служить в Приволжский военный округ. Так я вместо свободы оказался в советской армии.

– Эдуард Самойлович, вот я пытаюсь понять. Ведь ваш отец умер, когда вам было два года. Вы его совсем не знали. Мама вас воспитывала одна.

– Ну, если это можно назвать воспитанием… Меня улица воспитывала.

– У вас ведь не было личной истории взаимоотношений с властью. В семье у вас никого не репрессировали, не уничтожили. Тогда отчего такое неприятие?

– Я не мог там жить. Другие хлопали – а я ухмылялся.

– Песню про Родину пели?

– Никогда.

– Когда Сталин умер, плакали?

– Ни в коем случае. Я не понимал тогда, почему я не плакал, просто не мог тогда сформулировать свои мысли. Вот знал, что я плакать не буду.

– Мама не пыталась вас отговорить от этого вольнодумства?

– Нет, мама была абсолютно аполитичным человеком, напуганной жизнью. Я был очень самостоятельным и никого не слушал. Я занимался спортом, рос во дворе, где был в большом авторитете.

– А страха не было?

– Ну как же не было! Только у больных нет страха. Но меня бесило все, что я видел вокруг, я мечтал из этого выбраться. Я знал, что жизни у меня там нет и не будет, я хотел любой ценой вырваться. Меня тошнило. Иногда человек поступает не так, как ему выгодно, а как подсказывает его внутренний голос, жар в груди, который невозможно терпеть. Тогда человек действует вопреки своему благополучию, своему будущему. Вот, почитайте Достоевского, «Записки из подполья». Я как раз сейчас перечитываю. Там описывается психика человека, он объясняет, почему человек поступает вопреки своему благу. Понимаете, своеволие важнее представления о собственном благополучии.

– Что вы имеете в виду?

– То, что идет вопреки логики и соображениям о так называемом благополучии. К черту это благополучие, потому что есть что-то важнее, что-то больше, что-то, что сидит внутри и горит, и требует от тебя немедленных действий. Своеволие – это доказательство себя как личности. Те, у кого оно не проявляется, представляют из себя не людей, а толпу.

– Вы не хотели быть частью толпы.

– Нет, не хотел. Меня с ранней юности толкал какой-то инстинкт.

– Инстинкт идти против толпы?

– Да.

– Даже если это опасно?