Евгений Шмагин - Руссиш/Дойч. Семейная история

Родители воспитывали детей в строгости, чтобы честь фамильную чинно блюли. Особо следили, как бы с дочками не вышло чего. Добрачное целомудрие и верность семье считались у Селижаровых высшей ценностью. Авдотья тщательно контролировала, чтобы не «забаловались» обе красавицы до срока. И выполнила она эту задачу блестяще: вплоть до выданья дочек замуж ворота селижаровские, поди, ни разу не были обмазаны дёгтем, как это случалось там, где водились гулящие девки.

Подворье Игната отличалось во всех отношениях. Рядом с избой своей образцовой и под сенью двух древних, но по-прежнему обильно плодоносивших яблоневых деревьев собрал он бревенчатую баню. Односельчане обычно мылись по домам, прямо в печке, по-чёрному или по-белому. Процедура та была не из лёгких, так что назначалась раз в месяц, а то и реже. Селижаровы же устраивали себе банное наслаждение чуть ли не каждую неделю.

Есть ли в этом сложном и несовершенном мире что-то более простое и совершенное, чем русская баня? На всю оставшуюся жизнь сохранят потомки Игната, кото-

рым выпадет счастье помыться в той удивительной баньке, неповторимую атмосферу жаркой парной и пьянящий, ни на что не похожий аромат душистых трав и ржаного хлеба. Полок на входе в баньку осенью заваливали дубовыми, берёзовыми, липовыми и даже крапивными вениками, а к весне он изрядно опустошался.

Воду в Занеможье брали из общего колодца. Тем не менее выкопал Игнат у себя на огороде свой собственный и, в отличие от коллективного, въедливо заботился о его ухоженности. Порядок был коньком этого семейства, непонятно от кого унаследованным и уж во всяком случае совершенно не свойственным русской деревне явлением.

Наводить чистоту и прибираться в доме родители сызмальства прививали детям собственным примером. Если в других избах бабы мели полы только по острой нужде, а мыли их вообще по праздникам, на Пасху да Рождество, то Авдотья подметала в доме ежедневно, а по субботам скоблила дюжий семейный стол и лавки, отмывала начисто полы, окрашенные в коричневый цвет.

– Свихнулась, знать, свихнулась от чистоты, ей-богу, – судачили деревенские сплетники.

Мать периодически затевала большие стирки, в которых участвовала вся семья. Таскать воду, кипятить, стирать голыми руками на ребристой доске, полоскать и развешивать грузное бельё на верёвках во дворе, особенно в зимнее время, когда простыни и наволочки приобретали причудливые архитектурные формы, было делом хлопотным и в деревне не слишком распространённым. Но Авдотья на других не смотрела, а только бдительно следила, чтобы супруг и дети были одеты опрятно. Приучила к порядку дочерей, и даже малолетний сынок знал свой шесток.

Тяге Игната к порядку и уюту предела не было. Однажды задумал он перекроить обыденный, сложившийся веками русской жизни уклад справления нужды. Ведь как это обычно делалось? Для отхожих мест в деревнях отводился укромный уголок где-то на огороде, на приличном расстоянии от входа в избу. Обрамлялся нужник не-

ким сооружением из грубых досок, дверь часто не запиралась.

Отправиться по нужде в этот налегке сколоченный приют в летнее время трудов не составляло. А как зимой, в метель и мороз тридцатиградусный? Хорошо ещё, если потребность была сходить по-маленькому. Для этих целей ставилось в сенях поганое ведро, которое опустошалось по утрам и ожидало следующего вечера. А если приспичило по-большому?

Вот и придумал Игнат, как произвести «переворот» в деле отправления естественных надобностей. В задней части дома, прямо с выходом в сени-коридоры соорудил уборную с дверцей на запоре. Цивилизация, какая-никакая, а поселилась в селижаровском жилище прочно. Пользоваться сим удобным заведением стало возможным в любую непогоду, но прямая выгода ощущалась прежде всего зимой. Хоть тепло печки, понятно, до неё не доходило, всё равно морозы трескучие туда не пробирались. Игнатово нововведение изрядно упростило жизнь обитателей дома. Но когда прознали о том в деревне, насмешек в адрес селижаровский было не перечесть.

– Не рехнулся ли ты, Игнат? Уж до чего умён, аж не высказать! Да русский ли ты человек? Барина из себя корчишь? Хочешь всё как у немчуры иностранной? Смотри, в говно не провались! – скалили зубы деревенские.

В оригинале, правда, звучала та язва на порядок, а может, и два, смачнее. Матерщина на деревне – в один или несколько этажей – была естественным и общепринятым языком общения промеж людьми. И понимали матерок даже домашние животные.