Валерий Соловей - Революtion!

В этом смысле политические идеологии проделали историческую эволюцию от сложных рафинированных продуктов изощренных интеллектуалов через пропагандистские упрощения уровня газетных передовиц, популистских лозунгов и радиовыступлений вождей до абсолютного преобладания образов и музыки за счет минимизации, а то и почти полного отсутствия слов [78].

Идеологии как целостные и логически последовательные системы взглядов на политику, экономику, окружающий мир и целеполагание в этом мире остались исключительным достоянием учебников, академических штудий в области политической науки и истории идей, а также экзотическим увлечением мизерной группки интеллектуалов. Массовое же сознание шизофренично, разорвано, и ему как нельзя лучше соответствуют идеологии, подаваемые в форме клипов и символов.

Это тем более важно, что в современных революциях обычно отсутствует то, что Владимир Ленин в свое время называл «партией нового типа» – политическая организация, сознательно и бескомпромиссно ведущая общество на баррикады. Взамен такой партии в обществе возникает «негативная коалиция» – слабо структурированная совокупность гражданских групп и личностей, выступающая против режима. В ней нет политического ядра, четкой идеологии, а порою даже лидеров, ее мобилизация осуществляется посредством сетей. Но хотя негативную идентичность – то, против чего выступают революционеры, – можно назвать наименьшим общим знаменателем революции, согласимся, что единства «против» все же маловато для объединения людей и их участия в рискованных совместных действиях. Должно же быть хотя бы какое-то единство «за».

Упоминавшаяся идея справедливости слишком расплывчата и туманна; участники коалиции вкладывают в нее расходящееся содержание. У одних жидкие щи, а у других – мелкий жемчуг. Каким же образом возникает единство протестующих и формируется общая революционная идентичность?

На помощь приходят символы. Как хорошо известно, в истории человечества визуальный опыт значительно старше вербального, а потому визуальные раздражители, особенно если они соединены со звуками, с музыкой, эффективнее словесных обращений. Достоинство символов и цветов в том, что, апеллируя напрямую к архаическим пластам человеческой психики, они побуждают людей к действиям без осознания причин этого действия.

Это могут быть яркие цвета сами по себе: например, восстания «желтых повязок» и «красных повязок» в Китае, «оранжевая» революция 2004 г. на Украине. Интересно, что оранжевый цвет обычно ассоциируется с огнем, судьбой и желанием перемен. Люди, предпочитающие красно-желтую часть цветового спектра, обычно характеризуются высокой активностью нервной системы и принадлежат к экстравертам, которые, как нетрудно догадаться, более склонны к участию в политике, чем интроверты.

Но дело, конечно, не в воздействии цвета на нервную систему, а в его способности служить маркером, опознавательным знаком. Выбор цвета может быть идеологически и историко-культурно мотивированным: левые партии тяготеют к красному. Но может оказаться и вполне случайным. Не уверен, но, кажется, именно так обстояло с оранжевым цветом в ходе первого Майдана и с белым во время неудавшейся российской революции рубежа 2011–2012 гг.

В последнем случае выбор цвета был связан со временем года – зимой, была даже предпринята незакрепившаяся попытка называть эти события «снежной» революцией по аналогии с «оранжевой», «тюльпановой» и «революцией гвоздик». На мой вкус, белый цвет оказался не самым удачным выбором, позволив противникам революции называть тех, кто носил белые ленты, «капитулянтами».

Впрочем, справедливости ради отмечу, что, окажись революция 2011–2012 гг. более успешной, то и белый цвет стал бы вызывать позитивные коннотации. Любопытно, что один из самых брутальных критиков «белоленточных капитулянтов», высокопоставленный российский государственный чиновник, в декабре 2004 г. стоял в Киеве на трибуне Майдана с оранжевым бантом. Вот уж в самом деле мятеж заканчивается неудачей, в противном случае он называется иначе.

Так или иначе, цвет проводит баррикаду между революционерами и их противниками и маркирует оппозиционную идентичность. Это очень похоже на то, как в детстве мальчишками мы играли летом в футбол: одна команда в футболках, другая – без оных. Правда, в политической игре, тем более революционной, ставка больше, чем жизнь. И это отнюдь не риторическая фигура.