Юлия Шувалова - Упражнение в одиночестве. Неоконченное эссе

Итак, моя бессонная ночь никогда не была одинокой. Да и как она может быть таковой, когда вы оказываетесь в постели, если так можно выразиться, с хорошим драматургом, поэтом или писателем. Кто-то уверенно заявит, что живой мужчина лучше мертвого Шекспира. Соглашаясь с этим утверждением, лично я надеюсь никогда не дойти до такого состояния ума, когда стану утверждать, что книги лучше людей. И всё же быть наедине с собой и с чашкой чая или кофе читать или писать (а с 2003 года – еще переводить и редактировать) – это блаженство. Единственное, что может разрушить такое счастье – необходимость делать то, что не хочется, будь то написание текста, работать над которым нет желания, или пустые разговоры.

Еще одна причина моего восхищения Киньяром – его широчайшая эрудиция. Паскаль Киньяр, философ и виолончелист, помимо создания трактатов и романов, переводил с латыни, древнегреческого и японского. Его романы происходят в разных странах и в разное время. И однако все они удивительно легко читаются, при этом ни один нельзя назвать слишком длинным. Благодаря абсолютному слуху как в музыке, так и в литературе, автор, кажется, точно знает, когда остановиться.

Я много читаю на нескольких языках и всегда с удивлением наблюдаю, как авторы пытаются втиснуть в свое повествование как можно больше информации и фактов. Лаконизм, говоря словами Бальзака, опасен тем, что «похож на молнию: он вас ослепляет, и вы уже толком не знаете, куда вас ведут» 3 3 Моруа, Андре. Прометей, или Жизнь Бальзака. М.: Радуга, 1983. С. 158. . Однако «интеллектуальная литература», выходящая из-под пера менее способных, чем Эко или Варгас Льоса, авторов, порой напоминает кунсткамеру, которая наводит на читателя ужас одним своим размером, не говоря о содержании. Не так давно я прочла пару семисотстраничных романов, и каждый раз меня посещало чувство, что их можно было «выжать» и тем сократить как минимум наполовину. Коммерческие задачи также требуют превращать истории в литературные сериалы, однако некоторые романы, получившие Нобелевскую премию, не превышают в объеме 300—400 страниц. Именно они производят неизгладимое впечатление.

Литература – это искусство купюр, его задача – найти такую форму, которая наилучшим образом соответствовала бы содержанию и воплощала замысел. В немом кино операторы передвигали камеру и выставляли свет, чтобы рассказать историю при помощи визуальных средств выражения. Так и писателю следует использовать язык и соответствующие средства, чтобы давать точные описания, при этом не впадая в многословность. Я даже верю, что писатель и кинорежиссер во многом похожи. И тот, и другой – творцы, которые должны быть ограничены (в хорошем смысле) своим искусством, если уж не бюджетом или количеством слов, чтобы создать произведение, в котором авторские идеи будут воплощены при максимально точном использовании соответствующих художественных стредств. Как не все знаменитые киноэпопеи требовали больших денег, так и для хорошего романа не нужно слишком много страниц.

В произведениях Паскаля Киньяра каждая сцена и каждое слово занимают только им предназначенное место. Лаконизм и точность делают повествование удивительно глубоким и ярким. Здесь нет подробных описаний, которые наводят на мысль, что автор пытается уложиться в лимит слов. Нет витиеватости, хождений вокруг да около и непрестанных повторов. Вместо громады слов перед нами – виртуозное воплощение писательской идеи, которой найдена идеальная форма, отчего повествование течет непринужденно, как лучшие импровизации. Такова музыка Паскаля Киньяра.

– 4 —

Я сижу в «Корнерхаусе» на втором этаже. Людей еще не так много, и мне повезло-таки найти себе столик у окна в самом дальнем углу. Люди едят, пьют, болтают, а за соседним столиком сидят две девушки-испанки в одинаковой одежде, с ноутбуками.

Почти семь вечера. Путь на работу утром занимает мало времени, или так просто кажется, потому что я спешу. Но вечером возвращение длится слишком долго. По правде, оно длится немногим больше, чем утренний путь, – примерно на двадцать минут дольше, – но каким-то образом я отдаю себе отчет в этой разнице.

И вот я сижу здесь, пишу всё это, а чай в изящном стакане еще довольно горячий, но он остынет, пока я закончу писать.

Что же я хотела сказать? Я пришла сюда с намерением продолжить рассуждения о самоопределении и категоризации. Я провела весьма плодотворно полчаса в поезде, заполняя словами разлинованные страницы репортерского блокнота. Генри Миллер и многие писатели иже с ним назвали бы это «диктовкой». Это такое чудесное состояние вещей, когда ощущаешь себя инструментом в чьих-то руках, и этот некто откуда-то издалека шепчет в невидимый тоннель слова, и они летят со скоростью света приземлиться у тебя в голове, чтобы быть услышанными и открытыми.