Чаще всего родственники бойца хотят похоронить его там, откуда он уходил, – рядом с мамой, рядом с супругой, которая ждала его всю жизнь. Это наша народная традиция. И думать о нас как об иванах, родства не помнящих, вообще неправильно. Всякий раз, когда мы находим родственников, они говорят: конечно, помним, знаем о нем, это же наш прадедушка, вот его фотокарточка. Ну, да, он у нас пропал без вести. Приезжают, забирают останки, хоронят. За какой бы границей сейчас ни жили. Когда начались конфликты с Украиной, мы ни разу не потеряли связь с тамошними поисковиками. Если находим бойца с Украины, передаем им. И они так же поступают.
Останки бывают разные, и об этом тяжело говорить – если это летчик или танкист, совсем чуть-чуть косточек остается: танк и самолет горят же… А если пехотинец, то это почти весь скелет, и можно сделать генетический анализ, мы работаем с медуниверситетом, лабораторией генетических исследований. Нашли несколько лет назад трех летчиков – все останки смешаны, понять, кто есть кто, тяжело, и внучка одного из них, штурмана Дзюбы, сдала генетический материал. Мы тогда сразу установили, кто из них ее дедушка. Похоронены эти пилоты на Аллее Героев Самбекского народного мемориала под Ростовом.
Отправляясь на поиск, ты отправляешься, по сути, на войну. И с теми же опасностями сталкиваешься. Не принято говорить, но каждый год по России гибнет около 10 поисковиков – огромное количество мин, снарядов, гранат все еще лежат в земле. Окоп раскапываешь, бьешь киркой – можешь в камень попасть, а можешь в мину. Даже разжигая огонь на ночевке, надо проверить это место металлоискателем. Был случай, мы сидели вокруг костра, было 8 марта, очень холодно, и вдруг – выстрел прямо из костра! И пуля летит в одного из поисковиков. Ударила в пенек, на котором он сидел. А попала бы чуть выше, в пах, – все, не жилец.
Тонны боеприпасов каждый год находим и передаем военным. Огромное число мирных жителей от них погибало. Вы, может, слышали, после войны трактористы ездили, сидя на крышке от водопроводного люка? Потому что трактора постоянно подрывались, наезжая в поле на мины. Если была крышка, взрывная волна ударяла в нее, и тракториста просто выбрасывало вверх: у трактора предварительно отпиливали верх кабины. А почему, вы думаете, большинство офицерских машин в зоне боевых действий ездили кабриолетами? Наедешь на мину – тебя выбросит, а не размажет о крышу.
Солдатских останков до сих пор так много в земле, что в наше сознание это просто не уложишь. Окопы идут на сотни километров, мы успеваем пройти за день 100 метров всего. И на этих 100 метрах можно найти 10—15 человек. В местах особо интенсивных боев мы решили просто ставить поминальные кресты с названиями частей. Первый установили возле села Берестова Куйбышевского района, там проходила линия Миус-фронта. Это большой мраморный крест, где перечислены все части, которые там сражались.
Под Ростовом самые жаркие места, кроме Миус-фронта, это Маныч – неудачная попытка освободить Ростов в январе 43-го, и Еланский плацдарм в верхнедонских районах, там, где начиналась Сталинградская битва.
Мистики много. Связь с найденными солдатами, она, безусловно, существует. Нужно по-особенному настроиться, когда идешь в поле. У нас есть ритуал – мы отправляемся с благословения священника. Если плохое предчувствие – нельзя ехать: слушай интуицию, она не обманет. Нельзя пить спиртное, как бы ни хотелось снять стресс, – теряешь осторожность, появляется легкое отношение такое: о, ну подумаешь, мина, я их уже сотни находил. А каждая мина – это смерть. И не только твоя, но и товарищей, которые рядом.
Наши враги… Знаете, мы занимаемся делом настолько большим и важным, что назвать глупости, с которыми мы сталкиваемся (и которых, увы, много), вражескими деяниями было бы неправильно. Настоящие враги у нас идейные – те, кто сознательно искажают историю. А люди… ну, скажем, фермер, который понимает, что у него на поле братская могила, но говорит: «Не пущу, это моя частная собственность!», – враг или просто жадный дурак? Но не было ни разу, чтобы я не поговорил с фермером и он меня не понял. Всегда после общения разрешают работать и даже сами помогают. А есть чиновники, которые относятся просто формально: «Вот у вас такой-то документ должен быть. Нет у вас нужной печати? Мы не будем хоронить этих солдат». И это, конечно, страшная глупость.
Похороны зачастую проводятся за наш счет, мы покупаем венки, заказываем гробы. Да, мы энтузиасты. Оборудование, экипировка – это все наши личные средства. Бюджет каждой экспедиции собираем заранее. Вот студенческие отряды иногда финансируют вузы. Мы часто подавали на гранты, но никогда не получали. Что-то у нас всегда не так: печать смазалась, запятая не там, «но на следующий год приходите, конечно, попробуем еще». Но мы не останавливаемся. Хотя обидно: было бы какое-то финансирование, можно было бы в разы больше сделать. Вот сейчас в Калининграде нашли солдат, там, по предварительным данным, и ростовчан, земляков наших, много. Мы поначалу решили, что на будущий год поедем большой экспедицией и выкопаем, но не можем: не хватает средств – перелет, другие затраты. Вот это огорчает. Но я уверен, ситуация рано или поздно изменится.
Читать дальше