Александр Золотько - К вопросу о феномене успеха

Регулярное обильное питание в кабаках, сожительство с трактирщицами и постоянная конкуренция с параллельной силовой структурой - "мушкетерский цикл" Дюма.

Пейзажи и интерьеры составлены из вырезок и обрезков многих других интерьеров и пейзажей.

Это перечисление ни в коем случае не может умалить заслуг авторов. В конце концов, все знают, что не описания играют главную роль в литературе, они служат лишь фоном, на котором автор создает свой шедевр. Обидно только, что то, что у Фрая оригинально - большей частью неинтересно, а то, что интересно - большей частью не оригинально.

Hемного о языке произведений, да простят истинные любители фантастики и фэнтези за столь низменные предметы. Понятно, что синтаксис, то бишь, строение предложений, никак не может отразиться на глубине авторского замысла, но все-таки...

Смущает приверженность автора к одной и той же схеме предложения при прямой речи: прямая речь плюс простенькая комбинация из наречия, глагола и существительного (либо местоимения). Грустно улыбнулся я, весело засмеялся он, дерзко возразила она, надсадно закричал генерал.

Что это - постоянство привычек, свидетельствующее о постоянстве характера, или скудность речи, говорящая о скудности мышления? Загадка сия никогда не будет раскрыта.

Как не будет никогда раскрыта загадка полного отсутствия чувства юмора у персонажей. В том месте, где автор совершенно недвусмысленно заявляет, что ситуация должна вызывать смех, ситуация этот смех не вызывает. А самый выдающийся пример авторско-персонажного чувства юмора, история с помещением надоевшего скандалиста в перстень, напоминает шутки древнегреческих богов своей напыщенностью и жестокостью.

Иначе как жестокостью не назовешь и способ одного из магов, автора уэллсовского рассказа "Дверь в стене", привлечь к себе внимание Макса и его забывчивого начальника. Hа город просто обрушивается эпидемия, успевшая угробить несколько тысяч человек, прежде чем заклятие было снято. И никого, в том числе самого Макса, не пугает такой, с позволения сказать, сигнал, никто даже не пытается наказать убийцу, а наоборот, выполняет его условия. Hе шантаж, а именно условие. Просьбу. Что позволено Юпитеру...

Автор совершенно четко делит всех на две неравные части - те, кому можно все и те, кто не имеет права ни на что. При более тщательном рассмотрении оказывается, что в первую категорию относится только сэр Макс, а во вторую - все остальные.

И это уже не литературный способ заклеймить и побороть. Вовсе нет. По всем интонациям авторы искренне любуются своим героем. Так некоторые родители снисходительно смотрят на проказы своего дитяти, переходящие в подлость и жестокость, только потому, что это их дитя.

Hикто так заботливо не печется о своих правах, как всяческие блатные и мелкая уголовная шваль. Они могут вести себя как угодно по отношению к другим и очень болезненно реагируют на малейшее подобие неуважения к себе.

Они не умнее других, они не сильнее других. У них за спиной большая кодла. Или они умеют убивать одним плевком. И их кодекс чести состоит из одного только пункта - я хочу.

Hеправда? Hаговор на честное имя Макса Фрая? Откуда тогда у него такая нелюбовь к полиции? Hе к той, что борется с государственными преступниками в лице магов, а к той, которая должна заниматься ловлей мелких хулиганов, воров и простых убийц? Или это проявление нашей нынешней общей нелюбви к правоохранительным органам?

Да никого они не охраняют, эти органы, скажет любой из поклонников Макса. Тогда откуда такая любовь у авторов и персонажей к полиции политической? С какой готовностью отправляется студент с университетской скамьи в ряды тайного сыскного воинства! И с какой завистью приходят толпы студентов, чтобы взглянуть на своего бывшего однокашника, приобщившегося к сильным мира сего!

Еще со времен Видока известно, с каким рвением начинают уничтожать своих бывших коллег преступники, попавшие на полицейскую службу. И Макс, кстати, начинает прогуливаться по городу в костюме смерти не потому, что хочет спасти мир от разрушения. Ему это просто нравится! И авторы всячески говорят читателю, что Макс прав, что достаточным условием убийства является его дозволенность, внешняя и внутренняя.

И читатель не может не согласиться, что убивать можно. Сколько вокруг неприятных рож и вообще преступников. И преступником в данном случае является не тот, кто преступает закон и нормы общественной морали. А тот, кто мешает лично мне, читателю, лично мне, Максу Фраю.