Антон Носик - Изгои

В разные эпохи случались в России патриотические движения, пытавшиеся бороться с «засорением» русского языка путем «импортозамещения», — но никакие тихогромы, мокроступы, топталища, шарокаты, ячества, рожекорчи и крестословицы у носителей живого языка не получили поддержки. А фортепьяно, калоши, тротуары, биллиард, эгоизм, гримаса и кроссворд — вполне родные для любого русскоговорящего человека слова. Над потугами Шишкова вырабатывать русский лексикон, исходя не из языка, а из политической догмы, стебался еще Пушкин в первой главе «Онегина»:

Естественный процесс появления новых слов в русском языке не исключает появления слов с местными корнями. В той же компьютерной терминологии, хоть и не покатило название ОЗУ, мы все же говорим не RAM, а оперативка, более формально — оперативная память. Винчестер, он же хард, со временем стал называться жестким диском. Слово «дискета» хоть и иностранного происхождения — но все ж не «флоппи-диск», как она именовалась в странах-экспортерах. Дисководы в свое время уверенно победили «флоппи-драйв». Опять же, «планшет» — слово иностранное, но ни разу не «таблет», как именуют их в стране происхождения. То есть в появлении слов с русскими корнями для обозначения новых явлений ничего невозможного нет. Просто это у нас не путь умолчания, а менее частый вариант.

В русском языке возможен и «самолет», и «вертолет», но приземляется он на аэродроме или в аэропорту, хотя в чешском языке letadlo садится на letiste. В Израиле, где в силу новизны языка иврит его неологизмами пыталась рулить специально созданная для этих нужд Академия, она придумала, что самолет будет называться «авирон», от слова «авир», что значит «воздух». Включила это слово и в словари, и в учебники. Но живым носителям «воздухан» почему-то не покатил, и в языке его уверенно вытеснил «матос» — точнейший смысловой аналог чешского «летала». Когда в Израиле появились фломастеры, то Академия распорядилась именовать их «птилон», от слова «фитиль». Но в речь вошли почему-то «лордим», по имени первого производителя — полная аналогия русскому именованию копировальных машин «ксероксом», какой бы Brother, Casio, Epson или HP их не производил.

В общем, до сегодняшнего дня естественный порядок формирования любого языка определялся не руководящими указаниями начальства, партийного или филологического, а свободным выбором живых носителей. Который, со временем устаканившись, фиксировался добросовестными исследователями в словарях в качестве новой нормы. Даже если эти самые исследователи умом понимали, что фиксируемая норма ошибочна. Например, исторически греческая буква «ро» в латынь всегда переходила как RH, а в русскую терминологию — как удвоенное «р». Соответственно, правильные термины — это «геморрой» и «гоноррея», так они были написаны во всех учебниках, по которым учились медики в царской России и в СССР до середины XX века. Откуда взялось написание этих слов через одно «р»? Естественно, из орфографической ошибки медперсонала. Но в какой-то момент (по мере забывания советскими медиками греческого и латыни) эта ошибка победила правильное написание — и была зафиксирована в качестве новой терминологической нормы в словарях, а затем и в спеллчекерах.

Никакой чиновник, филолог или ура-патриот не может подменить или «исправить» своими озарениями живой процесс языкотворчества и эволюции языковых норм.

Сами попытки такого рода — они от невежества, от непонимания, что такое живой язык, по каким законам он устроен и развивается. Можно принять кучу законов, возбудить 100 500 административных и уголовных дел, но говорить люди будут не так, как велено, а так, как им естественно. Во многих случаях выбор лексики отразит личность говорящего — его социальное и географическое происхождение, принадлежность к профессиональному сообществу и/или субкультуре. Законодательно это отрегулировать не смог бы, вероятно, даже Ким Чен Ын (хотя в этом месяце он уже официально запретил в стране сарказм: теперь в Корее за мем «Обама на…л в подъезде» будут сажать по экстремистской статье). И уж точно никому никогда не удастся «отрегулировать» язык Пушкина и Чехова, Толстого и Бунина, Набокова и Бродского.