Станислав Смагин - Горько-своевременные мысли. Что будет с Россией?

Можно обратиться и детско-юношеской литературе тех лет, хотя бы к журналам «Костер» и «Пионер». Конечно, и до этого в рассказах, повестях и романах для подрастающего поколения совсем не все было в сусальном золоте и киселе, проблемам, трудностям и недостаткам посвящалось не меньше места. Но в 1980-х как-то особо усиливается надлом, ощущение тупика и болота, при сегодняшнем прочтении это видно с особой, мучительной ясностью. Нарастает разлад между парадными ценностями и повседневностью, втолковываемыми идеалами и бытом, вроде бы одобряемым альтруизмом и фактической низменной погоней за всем модным и заграничным, вплоть до жвачки. В замечательном романе Владислава Крапивина «Журавленок и молнии» главному герою от деда достается ценная старинная книга о путешествиях и путешественниках. Для мальчика она почти что Библия, но его отец однажды тайком сдает фолиант в букинистический магазин, чтобы расплатиться с грузчиками за доставку зеркала.

– Ты не знаешь… – проговорил Журка. – Эту книгу, может, сам Нахимов читал. Она в тысячу раз дороже всякого зеркала… Да не деньгами дороже!

– Тебе дороже! А другим?! А матери?! Ей причесаться негде было! А мне?.. О себе только думать привык! Живем как в сарае, а ты как… как пес: лег на эти книги брюхом и рычишь!

Мощный и печальный символ и аналог обмена первородства на чечевичную похлебку.

Рост потребительских аппетитов, сам по себе вполне естественный и вытекающий из человеческой природы, будучи привязанным к просачивавшимся сквозь «железный занавес» западным стандартам потребления, способствовал постепенному морально-нравственному регрессу общества. Аналогичный регресс происходил и на самом Западе, но наш упадок, имея реактивный и догоняющий (насколько к упадку вообще применимо подобное определение) характер, отличался дополнительным негативным своеобразием.

Играющая роль демпфера смягчителя и гасителя колебаний – официальная идеология заметно потеряла в эффективности, приобретя в невнятности и двусмысленности. Тот же взлет Трифонова до номинации на литературного Нобеля, как я писал и выше, и прежде, видится событием противоречивым: с одной стороны, признавались заслуги советской литературы, с другой – кандидатура певца квартирных обменов (пусть, как подсказывают мне критики, произведения Юрия Валентиновича и обладали значительным морально-этическим подтекстом) многое говорила о состоянии этой литературы, равно как и общества.

Да и та часть – весьма значительная по объему – религиозного ренессанса, что была вызвана к жизни веяниями моды, вряд ли могла быть с особым восторгом воспринята как последовательным убежденным атеистом, так и последовательным убежденным верующим.

Советское руководство к середине 70-х впало в излишнюю мягкотелость и благодушие от дипломатических успехов и иллюзии если не «конца истории», то ее торможения. «Разрядка» и ее плоды стали чересчур абсолютизироваться. Достаточно почитать роман «Победа» Александра Чаковского, где автор не жалеет восторженных красок для описания Хельсинских соглашений 1975 года, приравненных им к Победе в Великой Отечественной.

А открыв один из сборников серии «Опасным курсом», чьей целью была всесторонняя критика политики Китая, можно прочитать, что зарвавшиеся пекинские милитаристы всеми силами добиваются провокационного сближения с Западом, но мы, советские люди, надеемся, что у здравомыслящих западных политиков хватит мудрости и такта отвергнуть наглые поползновения.

То есть – дяденька капиталист, уйми хулиганов китайских. Это уже дальний предок дискурса «уважаемые западные партнеры» и разговора с данными уважаемыми партнерами в позиции взгляда снизу вверх. Дальний, но все же предок.

Параллельно советские лидеры, обожженные войной, боявшиеся войны и постоянно твердившие мантру «только б не было войны», постепенно перевели агитацию, пропаганду и культуру в режим проповеди пацифизма и абстрактного гуманизма. В результате дошло до трагического абсурда, когда Кремль ввязался в афганские события, но страшился и стыдился нормально объяснить это собственному населению, хотя объяснить вполне можно было.

И вот нерешенность дилеммы «надо воевать – но как рассказать» стала одной из причин известного исхода афганской кампании. А в это время госсекретарь США Александр Хейг произнес: «Есть вещи важнее, чем мир» – и через десять лет его страна праздновала победу в «холодной войне».