Владимир Чертков: Напрасная жестокость

Как ни смотреть на убеждения таких людей, — как на жалкое заблуждение, как на проявление умственного расстройства, или как на верное понимание истины, — во всяком случае несомненно то, что они искренно поступают согласно своим убеждениям, всеми силами стараясь согласовать с ними свое поведение, и не только жертвуя ради этого всякими своими личными интересами и выгодами, но сознательно подвергаясь самым ужасным страданиям и даже смерти. Можно жалеть таких людей, можно желать разубедить их в их заблуждениях, если считать их убеждения таковыми, но пока они не поняли еще своего заблуждения, пока они внутренно продолжают считать свои взгляды справедливыми, — никакой честный человек не может желать и домогаться того, чтобы они, противно своей совести, из одного страха перед физическими страданиями, стали наружно исполнять то, что они внутренно считают для себя грехом. И потому не только несправедливо, но и в высшей степени безнравственно, помещать в военные исправительные учреждения и в военные тюрьмы людей, не могущих по чистой совести исполнять военные обязанности.

- - — - - — - - — -

Подобное содержание этих людей в военных местах заключения представляет сверх того и крупную ошибку со стороны правительства по отношению к своим же собственным интересам; ибо такою мерою этим людям предлагается на выбор один из двух только исходов: или, пожертвовав своей совестью, стать обманщиком, или же, жертвуя своей жизнью, быть мучениками за то, что они несогласны стать обманщиками.

А между тем в обоих случаях получаемые от этого результаты даже с государственной точки зрения крайне нежелательны.

В первом случае, при насильственном принуждении к военной службе людей, считающих ее грехом, образуются воины лицемерные, на которых в критическую минуту рассчитывать нельзя, и неизбежно всюду распространяющие вокруг себя столь нежелательный дух внешней, показной покорности начальству, при внутреннем отвращении к военной службе и осуждении ее.

Тот самый молодой человек, который, после двухмесячного содержания в военном госпитале для сумасшедших за отказ от присяги, уступил требованиям отца, на вопрос главного доктора больницы, спросившего его после присяги: понял ли он теперь свое заблуждение и отказался ли от него? — отвечал: "убеждения мои не могут измениться, а я солгал, присягая, и презираю себя за свою ложь."

Во втором случае, при подвергании строгим и мучительным наказаниям людей, не могущих по совести участвовать в военной службе, получается вопиющая несправедливость, отталкивающая всякого добросовестного человека, каковы бы ни были его убеждения; и вместе с тем образуются мученики религиозной идеи, везде и всегда больше всего остального способствующие заразительности и дальнейшему распространению той самой идеи, за которую они так самоотверженно страдают.

Офицеры и нижние чины дисциплинарных батальонов нисколько не обеспечены больше других людей от такого нежелательного с правительственной точки зрения влияния; и если нравственно тупейшие из них и способны иногда ожесточаться против таких заключенных, являющихся для них представителями каких-то "сентиментальных идей", и своею кротостью обличающие их грубость и жестокость, то большинство военнослужащих, и притом наилучшая их часть, — та самая, которая всегда руководит общественным мнением своей среды, — не может не видеть, что во всех вышеописанных и им подобных случаях благородная роль остается не за мучителями, а за мучимыми.

И потому, не говоря уже о чувстве справедливости или человеколюбия, в одних интересах собственного престижа, правительству следовало бы изменить свое отношение к людям, из за религиозных убеждений отказывающимся от военной службы.

В области государственных взглядов нельзя не признать не только нравственно просвещенными, но и крайне мудрыми следующие соображения Императора Александра I, выраженные им в его указах от 27 Ноября 1801 г. на имя Слободоукраинского губернатора и от 9 Декабря 1816 г. на имя Херсонского военного губернатора:

…."Разумом и опытами давно уже дознано, что умственные заблуждения простого народа, прениями и нарядными увещаниями в мыслях его углубляясь, единым забвением, добрым примером и терпимостью мало по малу изглаживаются и исчезают. Вот правило, коего местному начальству должно с ними держаться… Не о новом переселении сих людей помышлять теперь надлежит, но об ограждении скорее их самих от всех излишних притязаний за разномыслие их в деле спасения и совести, по коему ни принуждение, ни стеснение никогда участия иметь не могут… Благоустроенное правительство ни в каком случае и ни с кем так не поступает, и церковь православная, сколь ни желала бы обратить сих отпадших от нее чад к себе, может ли одобрить меры гонения, толико противные духу главы ее Христа Спасителя, оставившего последователям своим cиe достопамятное изречение: "аще бы бысти ведали, что есть милости хощу, а не жертвы, николи же убо бысте осуждали неповинных?" Руководясь духом сим, духом истинного христианства, можно всего лучше успеть в достижении желаемой цели по сему предмету…. Отдаление сих людей от православной греко-российской церкви есть, конечно, с их стороны заблуждение, основанное на некоторых погрешительных заключениях их об истинном богослужении и духе христианства. Сие происходит в них от недостатка в просвещении, — ибо "ревность Божию имеют, но не по разуму." Но просвещенному ли правительству христианскому приличествует заблудших возвращать в недра церкви жестокими, суровыми средствами, истязаниями, ссылками и тому подобным? Учение Спасителя Mиpa, пришедшего на землю взыскать и спасти погибшего, не может внушаемо быть насилием и казнями, не может служить к погибели спасаемого, коего ищут обратить на путь истины. Истинная вера порождается благодатию Господнею чрез убеждение, поучением, кротостью, добрыми примерами. Жестокость же не убеждает никогда, но паче ожесточает. Все меры строгости, истощенные над духоборцами в продолжении тридцати лет до 1801 г. не токмо не истребили сей секты, но паче и паче приумножили число последователей ее…"