Юрий Широков - Двое

Так он и носил маску холодного и отчужденного циника, обладая на самом деле нежной и чувствительной душой, разрывающейся и кричащей от неразделенных чувств. Его переполняли грандиозные идеи и планы их воплощения, что придавало вначале в обществе определённый статус и значимость в эмоциональном, но, увы, не в материальном плане. Задумки оказывались, как правило, труднореализуемыми и в силу природной лености не завершались никогда.

Заработав на этом репутацию прожектера и никчемного человека, Сима окончательно заперся в своей раковине и превратился в тень, неслышно и незаметно существующую среди шумных, веселых и беззаботных людей.

Он ненавидел всех этих весельчаков и балагуров, беззаботно и легко порхающих над цветником жизни, но был полностью зависим от их окружения. Для него немыслимо было принять какое-либо решение без прослушивания советов ото всех знакомых и не знакомых ему людей. Серафим просто не мог принять самостоятельного решения, он не привык рисковать, а без риска нажить собственный жизненный опыт – ну никак!

Соответственно, и в делах любовных Симе не удалось реализовать себя, ведь полностью однозначных и проверенных вариантов в отношениях не бывает, а советчиков любовь не приемлет.

Его семья – его крепость – представлялась ему только в мечтаниях. В них он был замечательным отцом и внимательным мужем. Всю свою нерастраченную нежность он переносил там на своих домочадцев. И его семье в его мечтаниях больше никто и не нужен был. Только маленький домик на берегу таежного озера, по глади которого скользили грандиозные белые лебеди, а первозданную тишину леса нарушало только щебетанье птичьей мелкоты.

Ох и ах… А пока что жизнь – боль! Боль от одиночества, боль от неразделенных чувств, боль от несбывшихся мечтаний, боль от потери единственного любящего его человека – мамы.

Сима был человеком неглупым и понимал, что для того, чтобы пережить боль, нужны время и движение вперед, пусть даже придется начинать движение вновь и вновь. Несложно сообразить, что стоит ненадолго остановиться на этом нелегком пути – и ты застрянешь в своей боли, в своем нежелании делать выбор в пользу новой жизни и счастья надолго, если не навсегда.

И Сима застрял-таки в этой липкой грязной боли навсегда и перестал бороться. Все чаще и чаще его стали посещать мысли о совсем уже фатальном исходе.

А в конце вчерашнего дня, не самого удачного в его жизни, он от отчаяния, не раздеваясь, прямо с порога рухнул на свою скрипучую кровать и зарыдал в голос от навалившейся безнадеги. Слезы лились ручьем, но их очищающий поток в этот раз не смыл утомление и разочарование жизнью.

Боль поселилась в груди острым осколком и не отпускала ни на мгновение.

Организм отреагировал беспамятством…

– Ох, как все запущено-то, – раздался приглушенный голос из прихожей, – подскажите, где у вас тут можно крылья подсушить?

– Повесьте на радиаторе в ванной, – автоматически ответил Серафим. Состояние было такое, что удивляться чему-либо просто не было сил.

После непродолжительной возни в ванной Сима услышал легкий шорох шагов незнакомца. Тот явно направлялся к нему в спальню.

– Ты не поворачивайся пока, – приятный бархатный басок вошедшего заблокировал движение Симы, попытавшегося повернуть голову в сторону скрипнувшей двери. – Еще не пришло время для знакомства, тебе надо привыкнуть, так же, как и мне. Не бойся ничего, сейчас боль пройдет. И твоя, и моя.

Теплая рука незнакомца легла на лоб Серафима. Чуть ощутимые покалывания, генерируемые тонкими пальцами, сняли боль и растворили туманные обрывки тревоги и беспокойства.

Тело будто провалилось в пуховую бездну. Тепло от света неописуемой красоты, излучаемого сидящим за спиной существом, так про себя назвал его Серафим, окончательно заблокировало движение каждой даже самой маленькой мышцы.

Не пошевелиться, не моргнуть…

– Вот теперь полный порядок, но придется еще потерпеть. С твоего позволения я немного подзаряжусь от тебя, а заодно взгляну на то, что такое происходит с твоей душой. Это не больно – я просто дотронусь до нее, будет немного щекотно.

Было и вправду немного щекотно. Щекотно и восторженно весело, как весело бывает только в детстве, когда тебя рассмешили, и ты безудержно отдался веселью, хохоча до колик в животике и не думая ни о чем.

Было просто хорошо. Словно не только тело, но и душу поместили в пуховую приятность.