Юрий Широков - Двое

Но это и неважно – главное, в положенный срок забеременела и в положенный же срок – родила. Роды прошли без боли и хирургического вмешательства. «Будто мыла кусок вышел», – шутила она в разговоре с подругами.

Ясно, что для «поскребыша» маме не жалко было ничего. Хотя Егорушке и разрешалось многое, строгость в воспитании при этом не исключалась. Наказания за проступки были неотвратимы, но самым страшным наказанием для него были мамины слезы, тщательно скрываемые и от этого еще более горькие.

Увидев однажды, как мама рыдает, забыв закрыть за собой дверь на ключ, он поклялся, что не сделает в этой жизни больше ничего такого, что сможет вызвать этот безудержный поток отчаяния и боли.

И не допускал этого до самой ее смерти…

Вообще, из-за любви к маме, даже не столько любви, сколько идеализации всей ее правильности, он стал по-другому относиться ко всем женщинам «бальзаковского возраста», как сами себя в шутку называли некоторые мамины приятельницы из их числа.

Женщины иногда собирались вместе отпраздновать или погрустить по поводу какого-нибудь события, или просто соскучившись по общению.

Они ворковали на кухне, попивая чаек или наливочку из красивых хрустальных рюмок. Иногда напевали тихонечко так, чтобы не потревожить и не разбудить его, маленького.

А он иногда незаметно, на цыпочках, подкрадывался к кухонной двери и наблюдал за ними в отверстие от сучка, выпавшего из рассохшегося косяка. Нет, он не подслушивал – в их разговорах было много непонятного и неинтересного для него. Он именно наблюдал и любовался красотой этих женщин.

Красотой и добротой, умом, веселостью с грустинкой в глазах, умением быть верными и терпеливыми.

Немало бед и несчастий выпало на долю каждой из них: непрекращающиеся войны, нищета, дикие очереди за всем необходимым, неудачные аборты, постоянно разваливающиеся единственные сапоги и единственное же платье, доставшееся в наследство от мамы или старшей сестры. А позже – болезни детей, смерть близких, предательство любимого человека.

Все они перенесли, никому не жаловались на свою нелегкую судьбу, а просто жили. Жили и побеждали обстоятельства. Старались не сломаться, не опуститься, оставаться на плаву жизненного течения.

И потому ранние морщины и седина, предательски выдававшие состояние измученного организма, так же украшали их, как украшают шрамы лица мужчин-героев, на все лады воспеваемых обществом

В отличие от них женщины после пятидесяти, и даже сорока, незаметны.

То есть они где-то совсем рядом, но их не видно.

Юные создания с крутыми попками и нежными телами – вот они! Всегда на виду, всегда под рукой. И детишки тоже при внимании – постоянно крутятся под ногами.

А где же они, эти женщины? Почему их не видно до тех пор, пока нам, мужчинам, парням, мальчишкам, хорошо и комфортно в наших жизнях?

Там, где хорошо, – их нет.

Там, где хорошо, – крутятся молодые и красивые.

Там, где беда, – нет крутых попок, молодого тела, пустых глянцевых глаз и ярких накачанных губ: молодость эгоистична, она бежит от несчастий, болезней и старости.

Молодость там не живет.

Это – не ее ареал. 12 12 Ареа́л – от лат. area: область, площадь, пространство – область распространения на земной поверхности какого-либо явления, определённого типа сообществ организмов, сходных условий или объектов.

А женщины, настоящие женщины, молча и незаметно вершат дела, полезные обществу и людям. В больницах, за прилавком, в поле, на заводе, даже иногда в самолете или ракете, но чаще – в своих квартирках.

Ты замечаешь их только тогда, когда тебе становится невероятно больно. Физически, а чаще – душевно.

Когда, к примеру, ты корчишься от боли на операционном столе, никто, кроме такой Женщины, не посочувствует тебе, не сотрет холодный пот с твоего лба, не погладит своей натруженной рукой твою дрожащую руку, не прошепчет ласково и успокаивающе: потерпи родимый, потерпи, скоро все пройдет…

Или неожиданно для всех не вступится за тебя, незнакомого ей, и будет спасать тебя от толпы озверевших подонков, размахивая с закрытыми глазами своей старенькой сумочкой, забыв про собственную слабость и угрозу для своей жизни.

А сами они беззащитны и никому не нужны.

Как инвалиды.

Как безнадежные больные.

Одноразовым, глянцевым девчонкам поможет всякий, каждый за счастье посчитает угодить красавице. Никто даже не сомневается, что именно такие – молодые и красивые – достойны самого лучшего.