Игорь Милорадов - Прогрессор

Продолжение этой истории было вот каким. Из-за несданного зачета меня и моего лучшего товарища институтских лет – Юрия Галишникова, теперь профессора и доктора наук – долго не допускали к первому экзамену в той сессии. Допустили только по ходатайству группы – за один день до экзамена. А экзамен был по ТММ и ДМ, если я верно помню. Лекций там было штук, наверное, семьдесят, ей-богу. Предмет этот не считался сложным, но один день на подготовку такого обширного курса – это было маловато даже для нас с Юрой. Тогда я едва выскребся на первую и единственную в своей жизни тройку в сессию. И вообще – вся та сессия (пятый семестр) пошла наперекосяк, и устали мы от всех этих перипетий безумно. Все отправились на зимние каникулы, а нам было велено сдавать наш зачет по ТОЭ. Пошли мы к декану, им тогда был Е. В. Кононенко, просить передышки. А он говорит: «Нет, нет и нет. Если не сдадите в первую неделю каникул, будете отчислены». И тут мы сделали совершенно безумный ход – пришли на прием к О. Б. Толпыго.

Объяснили ему все и попросили о милости к павшим. И что вы думаете? «Хорошо, – сказал он, – отдыхайте, придете сдавать в последний день каникул, а деканат я возьму на себя». Как он уговорил декана, я не знаю, но мы поехали к Юре домой, в Минусинск. С твердым намерением подготовиться. Из которого, впрочем, ничего не вышло: в соседнем Абакане были на каникулах наши девочки (в том числе моя будущая жена Галя Страмковская, гостившая у своей лучшей подруги Н. Сиделевой), а у Юриных родителей были совершенно замечательные соленые помидоры, которые восхитительно шли под водочку. Короче, мы вернулись в Томск совершенно неготовыми к встрече с Толпыгой, но морально отдохнувшими. Когда мы явились на зачет, в головах наших был почти полный вакуум, но тут нам сказочно повезло: Толпыго посадил нас в своем кабинете, а сам часа на полтора куда-то убежал. Мы списали, теперь в этом можно признаться, абсолютно все, поскольку вместо задач он дал чистую теорию. Вот так мы и получили свой зачет и так расстались с Олегом Борисовичем. Много позже, когда я уже жил в Тольятти, я получил от него персональный привет из Киева, где он обитал в то время. Надо думать, что я и сам чем-то его зацепил, если он меня тоже запомнил.

А вот и мораль, которую я вынес из всей этой истории. Первое: хороший преподаватель может быть немного самодуром. Тогда студенты его лучше запомнят. Когда я сам стал заведовать кафедрой, я невинному самодурству своих преподавателей никогда не мешал. Если оно не ущемляло личное достоинство студентов. В таких случаях я становился абсолютно беспощадным и выгонял даже хороших специалистов, чего бы мне это ни стоило. Второе: студент не должен давать советов преподавателю, даже шутливых и даже если он на них сам напрашивается. Третье: жесткость преподавателя никогда не должна перерастать в жестокость. Даже жесткий преподаватель должен уметь входить в положение студента. Выводы более чем простые, но они сильно помогали мне в работе и в гармонизации интересов с окружающим миром.

М. Н. Шерстнева

Шерстнева читала нам лекции по математике и вместе с двумя другими дамами – И. Я. Мелик-Гайказан и Р. М. Кессених – составляла великолепное лекторское трио. У нас вообще-то было мало женщин-преподавателей, а эта троица к тому же сильно выделялась даже на мужском фоне. О каждой из них я бы мог, наверное, кое-что порассказать. Например, я помню, что один из экзаменов по физике (это И. Я. Мелик-Гайкозян) был у нас 13-го числа в 13-й аудитории физкорпуса, а мне в добавление ко всему еще и тринадцатый билет достался! Еле-еле тогда выплыл на «отлично», и то эту оценку, скорее всего, должен, если честно сказать, разделить пополам с преподавателем. А Р. М. Кессених (электроизоляционные материалы) почему-то любила меня воспитывать. Прямо на экзамене. За небрежение к знаниям. Но отметки ставила хорошие – должно быть, что-то во мне разглядела уже в ту пору.

Но здесь речь о М. Н. Шерстневой, с которой у меня был связан совершенно уникальный случай. Ни до, ни после этого ничего подобного в моей долгой вузовской жизни не случалось более. Было так: я сдал второй, по-моему, экзамен по математике, получив при этом свою честно заработанную четверку. И вдруг на следующий после экзамена день мне в общежитие передают, что я должен явиться к Щерстневой на кафедру математики. И срочно. Ну, думаю, влип я на чем-то, не иначе. Прихожу, а она мне говорит: «Я вам вчера по ошибке выдала задачку из следующего семестра, которую вы, в принципе, решить не могли. Тем не менее, вы с ней почти справились. Я прошу прощения. Давайте зачетку, и я исправлю вам оценку на «отлично». Я был потрясен. И потрясаюсь этой историей до сих пор: кто я такой для лектора? Да никто, один из сотен студентов, проходящих через ее руки! И мне эта пятерка не слишком была нужна, и ей эти извинения были, как казалось, ни к чему. А вот ведь, как выяснилось, к чему, если я все это помню до сих пор. И если до сих пор исповедую принцип: не бойся признаваться в своей ошибке даже перед студентом – тебя не убудет, а ему пойдет на пользу. Вот такая маленькая мораль из такой маленькой истории.