Сергей Кремлев - 10 заповедей спасения России

В России (заметим, орудующий на Украине немец считает её Россией, в чём, конечно же, не ошибается. – С.К. ) мне ничего не предлагают. Я не нахожу коммерсантов, я не нахожу фабрикантов и даже чиновников имеющих коммерческие связи. Я не могу продать нашу крестьянскую галантерею… Это неслыханно!..»

Да уж, это тебе не нынешняя путинская «Россияния», где воспиталось множество социальных упырей, готовых продать хоть шерсть, хоть масло, хоть русских красавиц в солдатский бордель, хоть Родину-мать, хоть мать родную…

О бандеризуемой Украине вообще не разговор. Сегодня гостя из «самой Европы» приняли бы в Киеве по «першому класу» со всем комфортом – ещё и дивчину Галю, Галю молодую, в постель положили бы!

Да ещё и не одну.

Впрочем, продолжу цитирование письма лейтенанта-коммерсанта, поехавшего в Россию за гешефтами и получившего в обмен от украинских партизан два метра украинской земли:

«…За три месяца я не встретился ни с одним порядочным русским – таким, которому фирма могла бы открыть кредит. Русская, или как её здесь считают нужным называть, украинская, администрация, то есть люди, которых наши военные привлекли к участию в управлении, – о, это поголовно свиньи!

Это уголовники, это бандиты, вернувшиеся из ссылки, освобождённые из тюрем. Все или почти все они говорят, что в прошлом были богатыми людьми… Только самые старые из них умеют откусить кончик сигары. Остальные сразу суют её в рот, и я всегда потешаюсь, когда они не могут прикурить…»

Читая это, я не верил своим глазам. Текст был настолько лестным для России большевиков и настолько разоблачительным для мира капитала, что письмо можно было бы счесть фальшивкой тогдашнего партийного аппарата, если бы не обилие таких конкретных деталей, которые исключают подделку.

Ограничусь ещё одним извлечением:

«Во Франции, в Бельгии, в Нидерландах и Скандинавии во главе правительства и бургомистратов мы держим политиков, известных обывателю. Депутаты и бывшие министры уговаривают свой народ подчиняться нам. Но вообразите, что во Франции у власти были бы коммунисты, эти политики без собственности, разве можно было бы тогда привлечь их к управлению оккупированной территорией? Разве они пошли бы на сговор с нами?

Наши оккупационные власти не нашли ни одного популярного русского, ни одного широко известного политика, который пошёл бы с нами. Депутаты и руководители партии – в подполье, в армии или во главе партизанских отрядов (как и сам Фёдоров – депутат Верховных Советов СССР и УССР. – С.К. ). Мы зовём их, мы обещаем им землю и поместья, мы обещаем им власть и богатство. Но эти люди воспитаны в презрении к собственности: их можно только уничтожать!»

Повторяю: если бы расстрелянный партизанами лейтенант-коммерсант приехал сегодня в путинскую «Россиянию» или на «Украину» Ляшко и Порошенко для налаживания коммерческих связей, то он остался бы довольным и свои гешефты устроил бы в лучшем виде. Ведь теперь во главе народов стоят (поставленные, надо заметить, самим народом!) люди, во всём противоположные и Алексею Фёдорову, и командиру одной из рот его отряда Сидору Романовичу Громенко, бывшему колхозному агроному, а потом заведующему контрольно-семенной станцией в Чернигове.

Громенко вёл дневник. После гибели автора в марте 1942 года записи передали Фёдорову, который частично привёл их в своей книге.

Вот две из них:

«Февраль 2. Нет, это время и любовь к Родине делают нас командирами. Хотя бы и Федорова. Откуда он командир? Он рабочий человек, и когда вчера с бойцами вместе подтесывал бревна для землянки, стал такой веселый. Рабочий и крестьянин всегда строители. А мы ещё приучены видеть будущее. Война, конечно, не главное в жизни.

Февраль 8. Перечитываю «Войну и мир». Не понимаю этих людей. Совсем не думают о будущем, как будут строить жизнь после войны. О работе совсем не говорят».

В такой оценке рафинированных персонажей толстовского романа новым советским человеком полностью, в предельно концентрированном виде, выражена вся глубина различия между старой царской и новой социалистической Россией. Как и, увы, различия между социалистической Россией и буржуазной «Россией» Путина.

Фёдоров вспоминает в книге свой разговор с Громенко поздней осенью 1941 года. Громенко вернулся из разведки в родное село и взволнованно говорил:

«Меня что потрясло. Ведь здесь у нас в лесу продолжается советская жизнь, и люди и отношения между ними – всё советское… А реставрацию капиталистических отношений мы ясно себе никогда не представляли… До войны в школах наших, в комсомольских и партийных организациях, в литературе нашей ненависть к капитализму прививали недостаточно… Читал я много, люблю читать. Но писатели наши воображения моего не подтолкнули, ни в одной книге не показали, какой ужас эта реставрация капитализма…»