Сергей Белковский - Разные судьбы. Встречи с земляками

А после полета в космос с друзьями юности он встречался?

«После полета в космос, как известно, Юрий Гагарин себе уже не принадлежал. И все же такие встречи были. Со мной – в январе 1965 года, в Саратове, Гагарин был уже полковником. Когда сели за стол, я был рядом, мне, как другу юности, дали слово. Начал «Юрий Алексеевич…,», – чувствую удар по ноге под столом и тихий голос Гагарина: «Какой я для тебя Юрий Алексеевич».

Спросил потом: сколько у него наград? Он ответил, что точно не знает. Назвал самую дорогую – звезду Героя Советского Союза. После трагедии, когда Юрий Гагарин разбился на самолете, мама его просила друзей сына, в том числе, Тимофея Чугунова написать о нем свои воспоминания, что, конечно, ими было сделано.

А к 45-летию полета в космос первого космонавта планеты Тимофей Чугунов выпустил книжку о своем друге Юрии Алексеевиче Гагарине «С юности на всю жизнь».

Как-то в своей публикации «ЮРИЙ – ДРУГ ТИМОФЕЯ» в газете «Челябинский рабочий» журналистка Марина Морозова писала: 12 апреля 1961 года друг Гагарина встретил в городе Касли. где уже сам обучал будущих литейщиков -формовщиков. Как раз, готовились к занятиям, вдруг по радио ошеломляющая новость – первый человек в космосе. В мастерских ликование, крики «ура». Когда диктор произнес «майор Гагарин», Тимофея осенило: это он.

Траурное мероприятие на Алом поле в Челябинске после гибели Юрия Гагарина. 1968 год. Фото Георгия Берзина.

Оглядываясь назад, можно сочинить такое эссе про Леру Авербах, так звали ее в Челябинске. А многие годы на афишах в разных странах ее знают уже, как Леру Ауэрбах.

Впрочем, дом с музыкальным магазином «Ритм», это символ. В годы лериного детства подобных магазинов больше в городе, наверное, и не было, а был дефицит всего, в том числе, и музыкальных инструментов.

Поэтому витрины этого дома напротив, скорее всего, вызывали в душе девочки мечты о музыке. Впрочем, повторюсь, это сейчас можно так фантазировать, зная, кем стала эта девочка из соседнего дома в центре Челябинска.

«Мы жили не в доме, где «Ритм», а напротив, по адресу – площадь Революции,1. Наши окна и балкон «смотрели» на «Ритм», – вспоминает лерин отец Лев Исаевич.

Здесь, в возрасте 12 лет, Лера написала первую свою оперу «Подарок для Снегурочки», которая была поставлена в Челябинске и затем была показана в нескольких городах, в том числе в Москве у Натальи Сац.

В челябинские годы своего детства Лера в восемь лет солировала на фортепиано с Челябинским

симфоническим оркестром (концерт Гайдна).

Здесь вышел первый сборник ее стихов «Опрокинутый мир».

Из этого дома на площади, дома напротив музыкального магазина, ранними зимними утрами Лера ходила в органный зал на Алом поле, где она имела возможность благодаря Владимиру Хомякову играть на органе.

В Челябинске Лера в самом начале 90-х стала лауреатом Международного конкурса юных композиторов имени П. И. Чайковского, который проводился на родине композитора.

Из этого дома на площади, от дома с музыкальным магазином, при содействии Кирилла Шишова и Надежды Диды юная девушка «стартовала» покорять Америку. Ей было тогда 17 лет.

Лера перед поездкой в Америку. Челябинск. Фото Владимира Белковского.

Сейчас Лера Ауэрбах считается человеком планеты. О многих знаменитых городах она может рассказать в своем литературном стиле.

Есть у нее строчки и про челябинское детство. Они в книге «Сороколуние» на стр. 431.

«Челябинск. Три слога. Девять букв. Че-ля-бинск. Язык совершает путешествие от неба к зубам, чтобы закончить звонким причмокиванием губ: Че-ля-бинск! Слово навсегда отпечатывается в моем сердце, на скрижалях моей судьбы. И как же меня угораздило здесь родиться?».

И далее в этом эссе: «Город, в котором я впервые увидела свет, исток истоков. Несчастный, самолюбивый, серо-дымный, обрученный с памятью, обреченный на любовь. Любовь, вынесенную за скобки, любовь, не смотря ни на что, как некий общий знаменатель, как символ детства».

А вот как Лера вспоминает встречи с челябинским органом. «Были долгие рассветные часы в органном зале, когда я подходила к этому огромному стройному чуду и говорила: „Ну, здравствуй!“. И орган вздыхая, шумел проснувшимися мехами и трубами. Золотые буквы немецкой фирмы проступали под слабым светом: сквозь высокие окна неумолимо проникал морозный уральский рассвет, и мне было так хорошо, как бывает только в отрочестве, когда и боль и радость возрастают до символов, когда еще не сомневаешься в своих силах и возможностях и, вследствие этого, действительно оказываешься всесильным».