Михаил Щербаченко - Круиз для среднего класса

С другой стороны, однородные несчастья сближают, и вкладчики продолжали собираться у «Семеныча». Но только обсуждая краеугольный вопрос «что делать?», они постепенно съезжали к другому, не менее фундаментальному русскому вопросу. Ну, понятно, что виноват Бэнк, но он ли один? Или, точнее, один ли он? Как ни крути, афера вышла крупная, возможно ли спроворить ее в одиночку?

И привилегированные клиенты «Доверительного» стали косо и даже как-то недобро поглядывать друг на друга. Что, если еще один участник или даже организатор подлого хищения сидит среди них и притворно рыдает? Обсуждать эту тему полным кворумом было, конечно же, нельзя, но вот шептунчики по углам начались. Вычислить супостата оказалось непросто. Сперва подозревали тех, кто меньше потерял. Потом тех, кто наиболее близок с Бэнком. Следом – кто может оказаться его «крышей». Перетерли все кандидатуры, начиная, естественно, с Госа, Депа, Сила и Строя и дойдя аж до Попа, который однажды произнес спорную фразу: «Спасибо, господи, что взял деньгами». Доказательств не нашли, но само занятие оказалось увлекательным, даже поймали кураж. При этом все заметили, что над обеденным столом в «Семеныче» повисла туча недоверия.

Все же Бэнк оказался силен – не только разом обратил всех своих друзей во врагов, но еще и внес раскол в плотные ряды мстителей. Впрочем, это было неизбежно, – нельзя ровным строем, распевая бодрые марши, идти отвоевывать бабки. Вернее, можно, но до определенной черты. А дальше – каждому нужно забрать свое кровное, и товарищи по оружию становятся противниками. Потому что, как поется в известной песне, «пряников, кстати, всегда не хватало на всех».

Бэнк выпил еще полстакана и засмеялся пришедшему на память анекдоту про старого еврея, составляющего завещание: «Господин нотариус, “никому ни хрена” пишется слитно или раздельно?». Он понимал этого человека, ему тоже делиться не позволяла жадность.

Он был очень жаден, сам сделал себя таким. Сознательно, упорно, маниакально, через не могу. Бэнк отдавал себе отчет, как противно выглядят жмоты, презирал их, но ему позарез нужно было сделаться таким же, как они. Объяснение вытекало из его наблюдений: богачами становятся только скряги. Которые не стесняются при других поднять упавший в лужу железный рубль. Или попросить дисконтную карту в обувном магазине, куда зашел раз в жизни купить домашние тапочки. Или поторговаться на рынке за кило картошки. А все потому, что эти люди уважают деньги.

Вот и Бэнк настойчиво учился уважать деньги. Надо было видеть, как аккуратно он складывает их – рубашка к рубашке, непременно по возрастанию номинала. Когда-то он скреплял пачку канцелярской скрепкой, потом опоясывал тонкой резинкой, а в последние годы пользовался зажимами для купюр, хотя и понимал, что резинка удобнее. Зажимы были сплошь дареные – платиновые, золотые, с инкрустацией. Бэнк считал, что в них деньгам приятнее. Он демонстрировал не людям, а самим ценным бумагам, с каким респектом к ним относится. И суеверно считал, что деньги тянутся лишь к тем, кто выказывает им глубокое почтение, независимо от количества.

Он изощрял свой ум, чтобы научиться сберегать деньги (иными словами, зарабатывать; экономия – разновидность дохода). И полюбил это занятие. У него было несколько толстых визитниц с дисконтными картами, и он вечно повторял: «Лучше маленькая скидочка, чем большое спасибо». Ему доставляло удовольствие питаться в недорогих забегаловках и одеваться исключительно в аутлетах. Если не требовалось произвести впечатление, Бэнк селился в трехзвездочных отелях, даже на большие расстояния летал эконом-классом и то исключительно потому, что не было билетов в багажный отсек. Когда, находясь дома, отвечал на звонок мобильного, просил перезвонить на домашний. И безмерно обожал халяву.

Бэнк не признавал благотворительных фондов и за всю жизнь не сделал ни единого пожертвования. Объяснял это тем, что непременно сопрут. Когда потребовалась срочная операция его родному дяде, у которого он еще мальчишкой каждый год проводил летние каникулы, затребовал историю болезни и целую неделю искал клинику подешевле. Время было упущено, дядя остался инвалидом. В долг вообще старался не давать, если же деваться было некуда, требовал расписку, заверенную у нотариуса.

Как-то на двоих со Страхом они сняли квартиру для интимных встреч, и Бэнк привел некрасивую молдаванку, которая должна была тут убирать, стирать постельное белье и наполнять холодильник. Стоит копейки, пояснил он, и партнер дал согласие. Когда же Страх застал банкира в кровати с лимитчицей, тот совершенно не смутился: мы же все равно ей платим. Встречное замечание, что платят двое, а не по назначению ее использует лишь один, пропустил мимо ушей.