Владимир Гайсинский - Путь в никуда

Но не это было самым страшным в неудавшейся компании, сотни тысяч наркоманов уходили из разрушенной страны, сотни тысяч покалеченных судеб, отравленных исламистской пропагандой и умеющих только убивать. Нет, этого не учли правители СССР, миф о всемирном халифате именно тогда стал реальностью, чеченцы, лезгины, киргизы и таджики теперь не только вернулись в свои города и кишлаки, они стали активными пропагандистами новой религии, религии, основанной на превосходстве ислама во всем мире. Что несет тебе религия коммунистов, полуголодное существование, образованную жену, забывшую свои прямые обязанности и вертящую задом перед чужими мужчинами? Что несет тебе проклятый Запад, разврат и чувство наживы, голых девиц, жадно пожирающих глазами накачанных самцов? Это ли нужно истинному мусульманину, отвергнутому Аллахом, это ли нужно им, не посещающим мечеть, забывшим религию, традиции и даже язык, на котором общались их предки? Они вернулись в страну, которая бросила их на борьбу с истинно верующими и отстаивающими свою свободу.

Неожиданно Джуру вызвали к Ибрагим-хану, там, в его резиденции, состоялся очень серьезный разговор, который Джура запомнил навсегда, разговор, который изменил его судьбу.

«Мы и только мы являемся истинными мусульманами, мы избавим наших последователей от излишнего догматизма традиционалистов. Самым эффективным средством наших идей, их уникальным по изобретательности орудием является умение выступить под тысячами разных знамен, огромным количеством разных лозунгов, названий и комбинаций символов, распространять нашу религию под множеством масок. Все они имеют целью привлекать новых сторонников во имя сострадания к угнетенным, добра и социальной справедливости, засилья монополий и эксплуатации, разврата и хаоса, порожденного западной цивилизацией, мы и только мы способны противостоять той грязи, которую взращивают в умах и сердцах страны Запада. Нам предстоит серьезная борьба, и начало этой борьбы положено сегодня, пламя войны, зажженное русскими, здесь распространится по всему миру, наша мечта о всемирном халифате сегодня приобрела свое реальное воплощение».

От слов Ибрагим-хана его почти шатало, от того непостижимо нового, влекущего, искусительного, что нахлынуло на него, словно первая, манящая вдаль любовная тоска и ее глаза, ее тело, летящее над землей… его пылающий мозг, не способный ни на одну четкую мысль, был так придавлен чем-то, так страшно напряжен, словно вот-вот что-то должно было лопнуть в нем. Он почувствовал, что душа его необъятно расширилась, поддалась тяжелому смутному опьянению, и мозг его затуманился. Да, только нам должен принадлежать мир, и тогда она поймет и полюбит меня, потому что я хозяин и мне подчинен этот мир.

«Сегодня, когда принято решение о выводе советских войск, когда русские бегут, мы устроим показательный теракт, свалив всю вину на них, и осуществит это наш герой, истинный сын и преданный поклонник нашей веры Джура». Джура даже не понял, что речь о нем, он, который в своих мечтах уже был готов стать хозяином мира, должен покинуть этот мир и умереть за дело великого Аллаха. Но почему я, ведь жизнь так прекрасна, ведь только сейчас я осознал, каких вершин я мог бы добиться, как много того, что я не успел совершить. Это Мустафа, ведь он так ненавидит меня, он ревнует и завидует моим успехам. Он вспомнил последнюю встречу, когда в ярко освещенной комнате Ибрагим-хан отчитывал Мустафу за провал операции и хвалил Джуру. «Четырнадцать подорвались на растяжках, поставленных Джурой, – перечислял он, – это заставило их идти через мост в обход, где еще двенадцать свалились в пропасть от его обрушения в результате взрыва. Пятеро пленных и трое тяжело раненных, которых мы пристрелили там же, итого взвод солдат и два захваченных БТР, вот итог работы Джуры, а что у тебя? Полный провал, пятеро убитых и четверо тяжело раненных, и ты еще смеешь что-то блеять в свое оправдание, да какой ты командир, тебе только баранов пасти, пошел вон!» Мустафа молча повернулся и вышел, а Ибрагим-хан посмотрел на Джуру и сказал: «Кровью должен смыть свой позор, позаботься об этом».

Когда Джура вышел от Ибрагим-хана, он увидел, что недалеко от дома маячит одинокая фигура, это был Мустафа. Мустафа не любил Джуру, тайно завидуя его успехам, называл его кафиром и русской собакой. Он не понимал, как этот русский так быстро набрал авторитет в глазах Ибрагим-хана, как стал незаменим, как ему удавались хитрые военные вылазки, где он почти без потерь громил и убивал русских, а сам Мустафа терпел провалы и неудачи. После последней операции, в которой ему пришлось потерять почти половину своих бойцов и с трудом уйти от русского десанта, Ибрагим-хан грозился лишить Мустафу звания амир 1и расстрелять. Даже сегодня он не позвал его, Мустафу, на совещание, а пригласил Джуру. Поэтому, увидев Джуру, он решительно направился в его сторону.