Владимир Гайсинский - Путь в никуда

«Я хочу жить, я хочу жить», – твердил Жека, входя в помещение. «Проходи, проходи урус», – Муса, важно развалившись на подушках, приглашал Жеку подойти поближе. Жека сразу отметил правильную русскую речь Мусы. И для чего ему переводчик? «Удивлен, что говорю с тобой по-русски? – заулыбался Муса. – Ничего странного, учился у вас в институте, а переводчик скорее для них, – он обвел глазами окружающих, – чем для нас. Мы долго ждали, когда кто-нибудь из ваших заинтересуется тобой, может, предложит обмен, ведь ты офицер, специалистдорожник, может, предложат выкуп. Нет, ты никому не нужен. Я привез кино и хочу тебе его показать. Смотри на экран телевизора».

То, что увидел Жека, привело его в состояние шока. Он увидел собственные похороны, мать, бьющуюся в истерике над свинцовым гробом, отца и дядю, уткнувшегося в его плечо, неловко опиравшегося на костыль, Савельеву смахивающую слезу, пьяного дядю Лешу и тетку Марию, кого-то еще в военной форме, почетный караул, салютовавший в небо. Но он не увидел ее, ту, о которой мечтал и грезил. Когда кино кончилось, Муса сказал: «Видишь, тебя похоронили, ты им не нужен, теперь твоя мать носит цветы каким-то неизвестным останкам в свинцовом ящике, ты, Евгений Степанов, миф, пустое место, но ты можешь отомстить всем своим обидчикам, потому что у тебя есть еще один последний путь к спасению и отмщению. Прими нашу веру, стань мусульманином и пополни ряды правоверных, отомсти за несправедливость, за поруганную честь и любовь под знаменем великого Аллаха. Он, только он, великий и справедливый, отблагодарит тебя, даже если ты примешь смерть, потому что даже смерть у нас отличается от вашей. Уж я-то знаю, как ваши командиры заботятся о людях. Для них вы мусор, который они жгут без сожаления, гарантируя вам железный ящик в конце, а мы говорим, что ваше самопожертвование угодно Богу, что там вас ждет великое счастье и неземное благополучие, там ты получишь то, о чем всю жизнь мечтал на Земле. Соглашайся, урус, ты будешь славным солдатом Аллаха. Ответ мне нужен сейчас, сегодня мы покидаем этот лагерь, впереди нас ждут великие дела во имя свободы нашей страны, да поможет нам Аллах».

Грязный, старый матрас, ничего не оставили, все унесли, а что не смогли унести разломали, разорвали, превратили в кучу мусора. Поначалу, еще ходили сюда жители Газы, выковыривали из бетона остатки арматуры, ковырялись в заброшенном мусоре, пытаясь отыскать хоть что-нибудь пригодное для хозяйства, а потом и сами стали свозить сюда уже свой мусор и место превратилось в клоаку дерьма и вони. Теперь в этих жутких отбросах ковыряются самые никчемные, самые бедные – такие, которых и местное население за людей не считает, а еще злые, голодные и одичавшие собаки. Мусульмане их не любят, считают грязным животным и потому бьют палками, вот они и прячутся здесь, питаясь зловонными отбросами. Собаки одичали и бросаются на всех, защищая свою территорию. «Вот так и мы, голодные и одичавшие, защищаем территорию с помоями, а ведь не выгони отсюда израильтян, была бы работа, были бы деньги, и чего нам не хватало, почему повелись на обман о рае, который настанет без них».

Срок свой Мокей отбарабанил от звонка до звонка и вышел на волю чистым как стекло. Кузьмич приказал залечь и не шухарить, дескать, как сам откинется, тогда и дело будет. Вот Мокей и затих, устроился на работу на автобазу, сначала слесарем в мастерскую, а потом, получив права, пересел за руль большегрузной фуры, а еще Мокей женился на Зинке и зажил как простой советский труженик, дожидаясь Кузьмича. Жену Мокей не любил, часто в подпитии лупил ее, но не до смерти, а так, чтоб не забывала мужниной руки, но вскоре Зинка забеременела и родила Мокею дочку, такую же белесую, как сама Зинка, и такую же горластую, как она. Дома был вечный бардак, поскольку Зинка была плохая хозяйка, неряха – и вечный ор, причем, когда умолкала дочка, бухтеть начинала Зинка, так что Мокей брал свою шоферскую кожанку и уходил из дома. Благо шанхайских неудовлетворенок было много, как и энергии у Мокея, и потому он был всегда накормлен и напоен, да и обласкан бабьим теплом.

Вскоре он получил маляву с зоны, Кузьмич писал, что нужно подобрать надежных корешей из числа спортсменов и афганцев, что не у дел. «Афганцы, они на наркоту клюют, – писал Кузьмич, – а спортсменов, боксеров и борцов, деньгами привечай. Адреса, где наркотой и деньгами разжиться, тебе передаст рыжий, что откинулся с шхонки, да и я скоро объявлюсь, тогда и дела завертятся». Рыжий был вовсе не рыжий, а бугай двухметрового роста и жгучий брюнет. Погоняло «Рыжий» прилипло к нему из-за фамилии Рыжиков, он мотал срок за грабеж и на зоне крепко сдружился с Кузьмичем, так что мужик был правильный и надежный. Он свел его с нужными людьми, и Мокей получил неограниченный кредит, теперь он стал появляться дома еще реже, чаще его можно было найти в пивных барах и частных качалках, где Мокей безошибочно находил бывших афганцев и несостоявшихся спортсменов. Костяком формировавшейся банды были прежние друзья Самара, Сидор и Харя (татарин Харисов держал также верх и в Лимонии), в общем, к выходу Кузьмича у Мокея сформировалась солидная банда, человек пятнадцать отличных бойцов.