Владимир Гайсинский - Путь в никуда

Черная-черная степь и холмы, плавно перерастающие в горную гряду. Луну все время затягивают черные тучи, и тогда уже в двух шагах ничего невозможно разглядеть. Жека стоит у поломанного «бобика», нервно затягиваясь «Примой», а шофер, чертыхаясь и матерясь, ковыряется под капотом. Машина, заглохшая по дороге в часть, никак не заводиться, а место здесь небезопасное, того и гляди, «духи» нагрянут.

«И дернул меня черт двинуться в службу тыла на ночь глядя! Сейчас сидел бы в части и чай попивал, так нет, все хотел скорее, а то остались вдвоем с шофером посреди степи, где того и гляди пристрелят. Эх, идиот, даже пару солдат не взял с собой, хоть какая-то охрана».

Жека поежился, предчувствуя какие-то неприятности. Что-то настораживало в этой черной степи, какие-то непонятные шорохи и крики то ли животных, то ли птиц. Шофер-узбек чем-то громыхал под капотом, ругаясь и перемежая узбекские и русские матерные слова. Наконец, мотор чихнул и завелся. Жека залез в кабину. Было холодно, и Жека попросил включить печку. То ли оттого, что он перенервничал, то ли оттого, что согрелся в машине, но он задремал, и ему снилась Дина, но не ее полные гнева глаза, а что он стоит на краю поля, а поле все в красных маках, по этому полю бежит Дина в своем спортивном темно-синем купальнике с красными блестками, и ее сильные стройные ноги взлетают высоко над землей, а волосы развеваются на ветру, и так солнечно, так хорошо. Жека тоже хочет бежать вслед за Диной, и он хочет крикнуть ей, что любит ее, и что они теперь будут вместе всегда. Она весело смеется, и хохот ее разливается по степи, постепенно превращаясь в лошадиное ржание и грубый гогот каких-то мужиков. Этот гогот все нарастает, становится громче и неприятней, Жека силится вернуть все к началу, к тому, как начался этот удивительный сон, но больше не видит Дину.

Жека раскрыл глаза, он на земле со связанными руками, рядом шофер, избитый и тоже крепко связан, кто-то на коне рассматривает его пистолет, а автоматы уже на плечах духов. Душманы о чем-то переговариваются и весело хохочут. Потом их долго гнали по каким-то горам и, вконец измученных и обессиленных, пригнали в кишлак. Шофер-узбек, не понимавший фарси, все же ухватил пару знакомых слов и сумел понять, что они попали в плен к главарю банды Ашрафи, который здесь, под Кандагаром, имеет значительные силы и контролирует район. Их загнали в какой-то грязный сарай и оставили на ночь, спать было нельзя, слишком холодно, да и земляной пол раскис от прошедшего накануне дождя. Руки им не развязали, и суставы ныли и болели, ноги в тяжелых сапогах были будто налиты свинцом. Наконец, долго протоптавшись в грязи, они с шофером отыскали более сухой уголок и, присев устроились на ночь.

Утром Жеку и водителя повели к Ашрафи. Они зашли в типичный азиатский двор, где с трех сторон были жилые помещения, конвоир сразу же уселся на чурбан у печи, где пекли лепешки, а водитель и Жека остались стоять под моросящим дождем. Их долго не звали зайти в помещение, из которого были слышны возбужденные мужские голоса. Наконец, из помещения вышел бородатый человек и что-то крикнул конвоиру, тот стал подталкивать пленных к помещению. На пороге конвоир заставил водителя и Жеку снять сапоги и только тогда разрешил войти в помещение. На полу было постелено несколько ковров, были разбросаны подушки и сидело несколько бородачей. Неожиданно один из них заговорил с Жекой и водителем по-русски, причем его русский был безупречен. Бородач назвался Мусой, спросил их имена, есть ли у них родители и семья, кем они были, пока не отправились воевать. Услышав, что водитель узбек, Муса поменялся в лице. «Ты неверный, кафир! – закричал он. – Ты предал священное имя мусульманина, отправившись воевать со своими братьями сюда! Я расстреляю, нет, лучше повешу тебя, грязная собака!». Узбек стоял молча, а потом на плохом русском заявил, что идти воевать сюда он не хотел, но он солдат и должен выполнять приказы, так учил его отец, который протопал всю Отечественную и награжден орденами Славы и Красной Звезды, у него три брата и две сестры, и он не мог отказаться, дабы никто не заподозрил его в трусости. Муса стал переводить рассказ шофера остальным, молча сидевшим и попивавшим чай. Наконец, один пожилой с седеющей бородой что-то сказал конвоиру, и тот увел водителя, которого Жека никогда больше не видел.

Кандагар – гиблое место. Вот уже шестые сутки Жека сидит в холодной яме. Раз в день ему приносят сухую лепешку и воду в медном кувшине. Вода с арычным привкусом и мутная от ила и песка, лепешка жесткая, и потому ее надо долго мочить, чтобы разгрызть, по нужде Жека ходит здесь же и потом закапывает дерьмо, чтобы не так бросалось в глаза и была возможность поесть. Если чуть-чуть припекает солнце, налетают стаи мух, которые чуют запах дерьма. Жека, не мывшийся уже десять дней, и сам пахнет не лучше, и потому мухи с остервенением атакуют его.