Ермек Турсунов - Кирпич

Но я не собирался становиться тут никаким героем. Я просто приехал к себе домой сделать что-нибудь нужное. И позвал меня он сам. Искал, нашел и уговорил. Хотя я его об этом не просил.

Короче, ничего внятного я от него тогда не услышал, и мы расстались, так и не попрощавшись.

Сейчас я уже думаю, что Алтынбек был прав в одном. Я был плохим директором.

Во первых, я не знал правил игры. Во вторых, я вел себя нестандартно. То есть непонятно. Не носил никому конвертов, не дарил никому дорогих подарков, не угождал агашкам, не разливался сладким елеем на высоких приемах. Короче, по всем параметрам я был и остался человеком вне системы.

Не было во мне, да и не смог я со временем приобрести начальственный апломб. Вес. Степенность.

Не умею я жить за шлагбаумом и держать всех на расстоянии недоступной улыбки. Я так и не уразумел, что мироустройство по казахски не претерпело изменений со времен Абая. Система лишь модифицировалась и приобрела внешне благопристойный вид. Но она по-прежнему готова проглотить любого человека. Любое начинание. Любой незнакомый порыв.

Чужака эта система метит клеймом и тут же отторгает. Выталкивает. И это тот самый урок, который я вынес из своего злоключения.

Ну что ж. Все уже в прошлом. Пора, пожалуй, закругляться.

Конечно, история наших с Алтынбеком отношений не такая кровопролитная, к коим нас прикормили, и не такая душещипательная, к каким мы привыкли. Но уж, как говорится, чем богаты. Были в них и радостные моменты, были и смурные. Всякое было. Выдумывать мне незачем. Подробности я опускаю. Это уже совсем личные вещи. И без того я чересчур тут разоткровенничался. Не знаю стоило оно того или нет? Просто слишком много разных версий и домыслов я слышал на наш счет. Захотелось внести ясности.

И, как мне теперь думается, история эта в каком-то смысле послужила началом конца. Далее уже последовали события, за которыми следила вся страна. И люди знающие понимают, о чем я говорю. Но это уже было без меня, потому что с Алтынбеком мы уже не общались. Не могу сказать, что мы расстались с ним врагами или я остался на него в обиде. Нет. Просто мы разошлись, и каждый из нас пошел дальше своим путем.

И все же я ему благодарен. Потому что он был хорошим другом. И он умел дружить.

И когда он меня выдергивал из Штатов, у него не было плохих мыслей. Были только благие. Я в этом уверен. Просто жизнь еще раз доказала, что всякий, кто прикасается к власти, не всегда понимает, что дракон бессмертен даже тогда, когда он убит.

А когда убили самого Алтынбека…

Когда его застрелили какие то ублюдки, в затылок, там, на горе.

Я уж и не помню, кто мне сообщил об этом. Помню лишь сидели в какой-то кафешке. Пили кофе. О чем-то болтали. И тут кто-то сказал.

Не хватило воздуха, подался на улицу. Пошел в ближайший сквер. Сел прямо в снег. Перед глазами поплыли кадры кинохроники. Вот мы на военке, изучаем зенитную установку, вот мы за общагой гоняем в футбол, вот дурачимся на полянке боремся, вот Москва, улица Шверника, эмгэушная столовка, Салтанат, студенческая свадьба в грузинском ресторане, мои часики, недовольный официант, АлмаАта, журнал «Арай» на Фурманова, «Горизонт», редакторский кабинет, тяжеловесные люди, Заманбек, что-то решительно внушающий Алтынбеку, Белый дом на горке, звонок в Америку, Астана, гладкие рожи разных правил, непонятки, недомолвки, мутная история, последний разговор.

Не знаю, сколько я там просидел, на этом грязном снегу, отматывая пленку. Никаких мыслей в голове не было. Никаких чувств. Пустота.

Оглушило. И оборвалось внутри что-то. На полуслове. На полувздохе. Ведь мы так и не договорили. Не простили. И не простились. И какая теперь разница, кто из нас был тогда прав, а кто виноват? Ясно лишь одно: теперь мне с этим жить…

А потом столпотворение у Академии наук.

Я не смог подойти к телу. Просто не смог. И не потому, что на похоронах было много народу.

Я не стал толкаться и тихо ушел. И долго еще потом сидел в машине.

И у меня не было сил повернуть ключ в замке зажигания.

Вот так все это было.

А мазар родителям я все-таки построил. Ровно через год.

Не умею я жить за шлагбаумом и держать всех на расстоянии недоступной улыбки. Я так и не уразумел, что мироустройство по казахски не претерпело изменений со времен Абая. Система лишь модифицировалась и приобрела внешне благопристойный— вид. Но она по-прежнему готова проглотить любого человека.

Любое начинание. Любой незнакомый порыв.