Но яванец и его петух воспринимают примирительно-просительные жесты коршуна как боевую стойку. Петух с гигантскими шпорами настроен дать бой не на жизнь, а на смерть, побиться за всех курочек-балерин в перьевых пачках. Он налетает на Ротбарта и начинает его клевать и насиловать в прямом смысле слова. Трахать-кле-вать-трахать-клевать-трахать-клевать! Коршун в панике убегает прочь, пытаясь спастись сам и спасти свою честь за кулисами. Запутавшись в портьере, он падает, руша часть декорации в оркестровую яму на голову флейтистам. Ныряет в этот журчащий музыкальный овраг, как в сточную канаву на окраине деревни, как какая-нибудь пьянь и рвань подзаборная.
Есть! Есть победа с явным преимуществом, но праздник петушиных боев так просто не заканчивается. Черта с два! Петух не отступает! На кону вся его репутация, на кону честь семьи и всей Индонезии. Ставки слишком высоки! Как он потом вернется в свою родную деревню и расскажет, что проиграл единственный в истории международный бой?
Дирижер, эффектно размахивавший палочкой и рукой, словно это крылья, а лацканы фрака – хвост, тоже попадает под раздачу петуху. Первая скрипка в ужасе падает в обморок, контрабасист басит, альтист летит, оркестр начинает играть вразнобой, а рабочие сцены и музыканты выбегают, чтобы прогнать яванского деревенщину восвояси на Яву.
– Пошел вон, мудак! – кричат все и гоняются за ним по сцене, размахивая швабрами и смычками от скрипок и виолончелей. Однако прогнать яванского мудака не так-то просто. Поднаторевший в тайском боксе, закаленный в кулачных боях на окраине мира, он так ловко и изящно размахивал ногами и руками, что затмевал всех прима- балерунов. Блистательными великолепными па, они же сочные удары в челюсть и нос, он сокрушает одного своего противника за другим. Затем хватает за ноги черную Одетту и белую Одиллию и под шумок и хаос тащит их со сцены. Две жены лучше одной, две курочки – лучшая награда победителю.
– Мне же больно, мужлан! – визжит Одетта.
– А мне, думаете, не больно на все это смотреть? – парирует деревенщина. – Разделили весь мир на черных и белых и радуетесь!
6
А еще я думал про черное и белое в нас. Черный лебедь и белый лебедь. Белая – символ чистоты – невеста. И черный цвет, черная кожа и перья – символ грязи и саморазрушения, символ мазохизма и садизма.
Как странно, что второй раз я сталкиваюсь с Мелиссой на фоне свадебного представления! Что это? Фарс, трагикомедия, драма? Вышла ли она все же замуж, примирившись с женихом? Или этот ее спутник – сутенер? А может, я всего лишь перепутал двух девушек, и та девушка в клубе и нынешняя в театре похожи, как Одиллия и Одетта?
Когда объявили второй антракт, мне удалось найти, запеленговать ложу, в которой сидели «Одетта» и «Хай Зигфрид» – ее бритый мужчина в костюме. А еще я заметил, что задние ряды пышных стульев в ложе свободны.
«Заскочу в эту подвешенную к стене позолоченную колесницу и сяду на первый попавшийся стул», – решил я во время второго антракта. Может, тогда мне удастся подслушать, о чем они говорят, чтобы понять, муж с женой они или просто парень и девушка.
Я так и сделал: как прозвенел третий звонок, проскочил в кабинку и пристроился сбоку у портьеры. Теперь снова уже в нескольких метрах от меня сидела Мелисса и ее избранник, и я мог видеть завиток волос на тонкой шее и ощущать аромат ее тела, от которого мои ноги сводило судорогами.
А за моей спиной на столиках я заметил ведерки с бутылками охлаждающихся алкогольных напитков, а еще бокалы и бутылки с минеральной водой.
Я, кажется, промок под дождем и заболевал, аромат Мелиссы лишал меня сил, как зелье, и мне очень хотелось взять одну из бутылок с прозрачной живительной водой, чтобы сглотнуть слюну и запить таблетку.
– Мужчина, это ваша вода? – резко повернувшись, прошептала полная дама в перьях. – Вы уверены?
– Извините, – прошептал я, ставя бутылку назад.
– Вы, вообще, как здесь оказались? Покажите свой билет, молодой человек!
Я был пойман с поличным, я не знал, что эту выпивку предварительно заказывают в кафе, заплатив деньги. Я думал, она положена всем сидящим в ВИП-ложе, я надеялся, что это бесплатная вода, которую ставят в ложи так же, как раздают бесплатно в бизнес-классах самолетов. Но теперь я был пойман, как воришка, и сгорал от стыда. Думаю, в тот миг я был краснее яванского петуха, краснее его гребешка и бархатной обивки театральных стульев.
– Идите воровать в другое место! – грозно и теперь громко потребовала дама в перьях. И тут все, в том числе и Мелисса с ее спутником-ухарем, повернулись и посмотрели на меня в упор и с укором.
Читать дальше