Александр Балтин - Кривая правда Фамусова. Библиотека журнала «Вторник»

Он тяготеет, в сумме, к большим историческим осмыслениям; он создаёт «Историческое описание российской коммерции», и несть числа документам, пересмотренным, переработанным, скопированным, чтобы книга плотно и полно отобразила эту сторону бытия.

Разносторонне восприятие жизни, и ум, впитывающий всевозможные знания, позволяют создать и «Словарь русских суеверий», и лечебник, призванный помогать крестьянам, лишённым всякой медицинской помощи.

Просвещение!

Сила и лозунг жизни Михаила Чулкова, жизни, исполненной столькими различными деяниями, что не верится, будто она принадлежала одному человеку.

13

Есть некоторая заманчивость в мерцании древних словес классицизма – таких тяжёлых, таких крутых, столь крупных; кажется, вес слов был иным: можно взять в руку, поднять, ощупать…

Так, Силов! рассвело, воспрянем ото сна,

Нас бодрствовать манит прекрасная весна;

Растворим чувствия, способности разбудим

И размышленьем мысль быстряе течь принудим.

Так пел Василий Петров – и громогласие его бухало в медь времён; и чувствия, перехлёстывающие через край произведений, срывались в пределы других миров: нашего, например, о котором старый поэт не имел ни малейшего представления…

В послание Силову вложил все свои размышления, чаянья, думы; соль и перец вспыхивают белым и чёрным, и всяческие метаморфозы мира льются и ткутся прихотливо, причудливо…

Чудесный Петров!

Как мощно соплетает он строки, как закручивает орнаменты мысли, внутри которых горит, пламенеет алая правда…

Потом возникают «Должности общежития», в которых излагается кредо поэта – необходимость быть полезным обществу: невозможность праздной жизни:

Проснись, о смертный человек!

И сделайся полезным свету;

Последуй истины совету:

В беспечности не трать свой век.

Летит не возвращаясь время, —

Спеши пороков свергнуть бремя:

Заутра смерть тебя ссечёт,

Во гроб заутра вовлечёт.

Кажется, сам поэт даром не потерял и дня: всё в нём было подчинено единому порыву к свету и справедливости, столь владевшему его поэзией…

14

Невысокого звания, Владимир Лукин был рождён для одолжения – от сердец великодушных; изведал армейскую службу – и неистовый картёжный азарт, круговращение надежд и отчаяний; а литературную деятельность начал под руководством Елагина, снискавшего, составившего себе известность хорошего писателя и переводчика, – слог его считали ярким, а самого именовали первым после Ломоносова писателем в прозе.

Лукин начинал как переводчик: опять же совместно с Елагиным, но популярные некогда «Приключения маркиза Г.» (в шести частях), представляя собою библиографическую и букинистическую редкость, не представляют литературной.

Иное дело «Мот, любовию исправленный» – оригинальная комедия Лукина, отличающаяся простотой языка и… относительным изяществом исполнения.

Лукин первым выступил против условностей классицизма, о переделках и переводах западных произведений утверждая, что они должны быть очищены от всего не присущего русскому космосу (естественно, не используя этого слова).

Следовал этому принципу: «Щепетильник» – взятый с французского – раскрывает галерею персонажей, ибо сам Щепетильник торгует безделушками во время маскарада, что позволяет провести перед зрителями ряд лиц, фамилии которых говорят сами за себя – Вздоролюбов, Обиралов, Легкомыслов.

Лукин вершил труды по оздоровлению языка, его приближению к реальности, и что сам не свершил великих пьес – было скорее логично, нежели трагично: время не пришло.

15

Первое издание стихотворений Ивана Дмитриева называлось «И мои безделки» – хотя безделками его поэзия вовсе не была…

Перекличка с Карамзиным, опубликовавшим «Мои безделки»?

Скромность, обычно не знакомая поэтам?

(Кстати, замечательная буква «ё», которую современный мир взялся третировать, встречается впервые именно в издание стихов Дмитриева…)

…басни Дмитриева – одно из чудеснейших явлений русской поэзии в этом жанре докрыловского периода.

Лапидарно сжимая строки, отцеживая возможный словесный жир, Дмитриев, казалось, приближался к идеалу: писать белой, крупной солью, давая метафизические образы изрядной густоты и силы: