Майкл Герр - Репортажи

Сволочная сайгонская хандра, когда только и остается, что покурить и соснуть хоть немного, а потом проснуться ближе к вечеру на сырых подушках, остро ощущая, что проснулся в постели один, и прошлепать к окну взглянуть на улицу Тудо. Или просто лежать, следя взглядом за крутящимися лопастями вентилятора, протянуть руку за толстым «бычком», прилипшим к солдатской зажигалке в застывшей лужице смолы, насочившейся из марихуаны, пока я спал. Сколько раз начинал я день этой затяжкой, не успев даже ноги с кровати свесить. Мама моя, мамочка, что же я так опять надрался?

Однажды в горах, где «монтаньяры» [11]давали фунт легендарной травки за блок сигарет «Сейлем», я накурился вместе с какими-то пехотинцами. Один из них несколько месяцев вырезал себе трубку, очень красивую, изукрашенную цветами и символами мира. Еще там был маленький тощий человек, он все усмехался, но почти ничего не говорил. Человечек достал из вещмешка большой пластиковый пакет и протянул мне. Содержимое пакета напоминало большие куски сушеных фруктов. Я был одурманен марихуаной и голоден. Я уже было сунул в пакет руку, но он показался как-то по-скверному тяжелым. Остальные солдаты переглядывались — кто весело, кто растерянно, а кто и сердито. И я вспомнил, как мне однажды сказали: во Вьетнаме куда больше ушей, чем голов. Просто так сказали, для сведения. Когда я протянул пакет обратно хозяину, тот все еще усмехался, но глаза его стали печальнее обезьяньих.

В Сайгоне и Дананге мы часто курили зелье вместе и общими усилиями пополняли и хранили совместный запас. Он был неисчерпаем, вокруг него кишмя кишели разведчики, диверсанты, «зеленые береты» — хвастуны, снайперы, насильники, палачи, мастера оставлять женщин вдовами, любители громких кличек — классическая основа основ Америки — одиночки, индивидуалисты, какими они были запрограммированы еще в генах. Отведав однажды предложенного лакомства, они начинали с ума по нему сходить; оно точно оправдывало их ожидания. Можно было считать себя не таким, можно было надеяться, что у тебя против этого иммунитет, хоть пробудешь на войне целых сто лет. Но, окунаясь в эту среду, каждый раз я выныривал со все меньшей и меньшей уверенностью в себе.

Кто из нас не слышал о парне, служившем в горах, который решил «сделать» своего собственного «гука» — благо в составных частях недостатка не было. В Чулай морские пехотинцы показывали мне солдата и богом клялись, что он на их глазах прикончил штыком раненого вьетнамца, а потом начисто вылизал штык, языком. А знаменитая история о том, как журналисты спросили однажды бортового стрелка: «Как можно стрелять в женщин и детей?» — и тот ответил: «Легче легкого, на них меньше пуль идет». Говорят, правда, все дело в том, что нужно иметь чувство юмора. Оно есть даже у Вьетконга. Уничтожив однажды изрядное количество американцев, попавших в засаду, партизаны разбросали по полю боя фотографии еще одного молодого американского парня со стереотипной надписью: «Ваши рентгеновские снимки только что получены из лаборатории. Мы полагаем, что можем определить причину болезни».

— Я сидел в вертолете, а солдат, сидящий напротив меня, беззаботно уставил мне в грудь ствол заряженной винтовки. Я замахал руками, показывая, чтобы он ее убрал, а он разразился взрывом смеха. Потом сказал что-то своим соседям, и те захохотали тоже...

— Он, наверное, сказал: «Этот подонок просит в него не целить»,— заметил Дейна.

— Ага... А мне иногда кажется, что кто-нибудь из них рано или поздно просто разрядит в нас обойму и крикнет: «Эй, а я репортеришку пришил!»

— Один полковник в 7-й бригаде морской пехоты обещал своим парням трехдневный отпуск за каждого убитого журналиста,— сообщил Флинн.— А за Дейну — целую неделю.

— Ни черта себе,— фыркнул Дейна.— Они меня за господа бога держат.

— Это уж точно,— вставил Шон.— Это уж точно, сукин ты сын. Ты же точно такой, как они.

Дейна Стоун только что вернулся из Дананга за новым оборудованием, все его камеры сожрала война, часть пришлось отдавать в ремонт, а остальных просто не стало. Флинн вернулся предыдущей ночью после полутора месяцев, проведенных с подразделениями специального назначения 3-го корпуса, и упорно не говорил ни слова о том, что ему довелось там увидеть. Он находился в прострации: сидел, прислонившись спиной к стене, пытаясь разглядеть струйку пота, стекающую со лба из-под волос.

Мы сидели в номере гостиницы «Континенталь», принадлежащем оператору Си-би-эс Кейту Кею. Было самое начало мая, вокруг города шли упорные бои, велось крупное наступление, всю неделю из зоны сражений приезжали знакомые и возвращались обратно. На противоположной стороне сновали по забранным решетками крылечкам пристройки к «Континенталю» индийцы-ростовщики в одном нижнем белье, уставшие после еще одного трудного дня купли-продажи денег. (Их прибежище у ресторана «Адмирал» именовалось «Индийским банком». Когда сайгонская полиция — «белые мышата» [12]— совершила на их лавку налет, то обнаружила там два миллиона «зелененьких» [13]). По улице шли грузовики и джипы, перемежаясь тысячами велосипедов, и быстрее стрекозы порхала на костылях девочка с засохшей ногой, предлагая прохожим сигареты. Ее детское лицо было таким красивым, что людям невыносимо было на нее смотреть. Визжали ее конкуренты — уличные мальчишки: «Деньги менять!», «Картинки с девочками!», «Кому сигаретки с травкой!» Шум и гомон неслись по всей улице Тудо, от собора к набережной. У поворота на Лелой показалась большая группа корреспондентов, вышедших с брифинга — стандартной ежедневной информационной комедии, файвоклонной чепухи, пятичасового трепа. Дойдя до угла, строй журналистов рассыпался, каждый пошел к себе передавать материал. Мы смотрели на них в окно: битый битому отмеряет час.