Тимофей Сергейцев - Мировой кризис. Восток и запад в новом веке

Государство, взятое как предмет, может быть реорганизовано, развито и воспроизведено. Но у Маркса и всей марксистской волны мысли, включая либерально-демократическую, еще нет этих категорий. Маркс – революционный мыслитель, он обосновывает продолжение и расширение революционного процесса, включение в него новых участников – широких масс населения (а не только заинтересованной буржуазии, как в предыдущих версиях революции). Государство по Марксу должно погибнуть, накопившиеся проблемы – сгореть в огне, а будущее представляется лишь самого общего вида утопией, которая объявляется реальностью, то есть с помощью светской религии.

Маркс подвел нас к пониманию фундаментального обстоятельства: субъект «над обществом и над государством» лишь внешним образом связан с капиталом, не важно – финансовым, торговым или уже промышленным, включившим в себя научные знания о природе. Сам Маркс этого тезиса еще не сформулировал – его «Капитал» просто описывает иное основание сверхвласти, нежели основа сверхмогущества старших домов Флоренции в XIII веке.

Следующий этап развития господства «над государством» и «над обществом» (то есть субъекта «сверхвласти», по А. Зиновьеву или «оргтехнической, социотехнической» позиции, по Г. Щедровицкому) по отношению к финансовой олигархии допромышленной эпохи (ее историческое перемещение по Европе через Венецию в Голландию и далее в Англию прекрасно описал Л. Ларуш) определил научное знание «о природе», что позволило создать промышленность как «власть над природой». Так возникли новые возможности товарного оборота помимо торгового и финансового – и тем самым возросли возможности олигархии.

Новая позиция сверхвласти, социотехники утверждается на принципиально новом знании о социальной реальности, знании научного типа, предполагающем абсолютное господство субъекта над объектом, подчинение объекта законам, не зависящим от него самого (объекта). Использует же знание этих законов субъект, поскольку объект ничего ни знать, ни использовать в принципе не может.

Сам метод членения социального на субъект и объект, созданный наукой Нового времени и обоснованный идеологами Ренессанса, Просвещения и гуманизма, ведет к созданию совершенно нового, ужасающего, нечеловеческого господства, ради обоснования которого человек был объявлен Богом и освобожден от всяческой ответственности. Настоящего Бога для этого пришлось убить.

Такой человек, правда, и сам перестает быть человеком. Так что Ницше прав, констатируя смерть Бога, но он не исполнил обязанностей английского коронера до конца – эта смерть не была «естественной».

Разоблачение «сверхвласти» («воли к власти», неограниченного самовозрастания власти по Ницше) в ее позиционном и знаниевом устройстве, обнаружение социотехнической позиции, ее ограничение, проблематизация «субъект-объектной» схемы как рамочной идеологии науки и техники – возможно, единственный выход из западноевропейского кризиса, вызванного окончательным распадом католической веры до религии без Бога, применением научного знания и метода мышления к реальности социального и человеческого, утилизацией возникающих при этом проблем в огне глобальной революции (войны).

Античность, воспеваемая Ренессансом, науки как таковой не имела и не знала, хотя и создала некоторые исходные предпосылки для ее появления. Дальше них дело, однако, не пошло и пойти не могло. Мир античного знания и мир собственно науки – два разных мира, как метко выразился А. Койре, это мир «приблизительности» и универсум «прецизионности» соответственно (см. одноименная работу А. Койре). Греки знали то, что знали, и имели то, что имели. И только. Мы знаем о том, чего не видим, не слышим и чего вообще не чувствуем (и не можем), что нам непосредственно не дано.

Мы, ученые (мы все – ученые), знаем о том, чего не знаем, имеем то, чего еще (или уже) не имеем. Мы знаем, чего не знаем. В этом шаг за пределы рефлексии Сократа. В этом суть науки. Для греков все это было бы абсурдом. Сократ утверждал о знании только факта незнания, но не о содержательном знании самого незнания, которое обосновал Н. Кузанский, положив тем самым начало науке.

Наука первоначально исходит из существования идеального как реальности, то есть из бытия Бога. Доступность мира человеку, сама возможность мир «разобрать» и посмотреть, «как там внутри», обоснована только откровением. Как последовательно доказывает О. Шпенглер в «Закате Европы», греки не приняли бы саму идею бесконечности, если бы ее почему-то удалось для них сформулировать и представить, для них бесконечность скрыта ужасом космоса. Наука вырастает из познания бесконечного как из своего основного предмета. Введение в науку является сугубо теологическим введением, принадлежит отнюдь не деятелям Ренессанса или тем более Просвещения.