Владимир Бушин - Иуды и простаки

О господи!

Во-первых, сам Рокоссовский писал: «Весной 1940 года я вместе с семьей побывал в Сочи». (Весной – значит, после освобождения в апреле – мае). Потом его пригласил Тимошенко, ставший в мае наркомом, и предложил вступить в командование не «19-м механизированным», а 5-м кавалерийским корпусом. Но корпус еще находился в пути из Сибири на Украину. В ожидании его Рокоссовский был послан в Киевский военный округ помочь в проверке войск, которым предстоял поход в Бессарабию. Он состоялся 28–30 июня. «Вернувшись из Бессарабии, я вступил в командование (5-м кавалерийским) корпусом», – вспоминал Рокоссовский. Это произошло в июле.

Выходит, что в апреле – мае состояние здоровья не помешало ему поехать на курорт, отдохнуть, вернуться в Москву, в июне – выполнять ответственное служебное задание в Киеве и Бессарабии, а в июле принять корпус. А когда же вставляли зубы, ребра и отращивали пальцы? Неизвестно… И только после всего этого, о чем Залесский по невежеству или умыслу умолчал, в ноябре, Рокоссовский возглавил механизированный корпус. Но не 19-й, как уверяет тот же знаток. К началу войны у нас всего-то было лишь 9 механизированных корпусов, командиром 9-го и был назначен Рокоссовский.

Ну как же верить этим ученым свистунам, если они не знают даже имена тех, о ком пишут, и множество других легкодоступных фактов.

Кто после этого поверит вам, Залесский, когда вы пишете: «Пока Рокоссовский возглавлял вооруженные силы Польши, органами Госбезопасности при его полном потворстве были проведены (!) массовые аресты офицерского состава». А ваш ученый собрат Илизаров вздувает вранье еще пуще. Ему мало «потворства», мало «арестов»: «Рокоссовский санкционировал (!)…» И не аресты, а «массовые расстрелы (!) польских офицеров». Кто вам, ученые балаболки, поверит, если вы не знаете фактов, лежащих на поверхности, а рассуждаете о делах, которые заведомо были бы тайными, секретными, о фактах труднодоступных.

Рокоссовский не рассказал о своем аресте, но, зная о других, можно с большой степенью вероятности предположить картину.

Надежда Мандельштам рассказала, как ее муж был арестован первый раз в Москве в ночь на 14 мая 1934 года: «Около часа ночи раздался отчетливый, невыносимо выразительный (?) стук. «Это за Осей», – сказала я и пошла открывать…

Из большой комнаты вышел О. М. «Вы за мной?» – спросил он. Невысокий агент, почти улыбнувшись, посмотрел на него: «Ваши документы…» Проверив документы, предъявив ордер, и, убедившись, что сопротивления не будет, чекисты приступили к обыску» (Воспоминания. М., 1999. С. 10–12).

Всего «агентов» было трое. А случайно присутствовали при аресте Анна Ахматова и знакомый переводчик Давид Бродский. Его мемуаристка безо всяких оснований считала тоже «агентом», но тайным: «Бродский был, вероятно, к нам подсажен, чтобы мы, услыхав стук, не успели уничтожить каких-нибудь рукописей». Это, конечно, из области бреда. Вот услыхали они «невыносимо выразительный» стук – и что?

Второй раз Мандельштама арестовали в доме отдыха Саматиха под Москвой в ночь на 2 мая 1938 года: «Нас разбудили под утро – кто-то скромно постучал в дверь. О. М. вышел отворить. В комнату вошли трое – двое военных и главврач». Последний, надо полагать, в качестве понятого. На сей раз и «никакого обыска не было. «На что нам ваши бумаги? – миролюбиво сказал военный и предложил О. М. идти. Все это продолжалось минут двадцать» (там же, с. 423–427). Мемуаристка уверена, что и в этом случае был тайный «агент» – некая «интеллигентная барышня, знакомая с Тыняновым, Кавериным и еще с кем-то из вполне приличных людей». Но и тут уверенность не имеет никаких обоснований.

А как арестовали Солженицына? Он рассказывает: «Комбриг вызвал меня на КП, спросил зачем-то мой пистолет, я отдал, не подозревая никакого лукавства, – и вдруг из напряженной в углу офицерской свиты выбежало двое контрразведчиков, в несколько прыжков пересекли комнату и четырьмя руками одновременно хватаясь за звездочку на шапке, за погоны, за ремень, за полевую сумку, драматически заорали:

– Вы арестованы!

И обожженный и проколотый от головы к пяткам, я не нашел ничего лучше, как: – За что?»

Кроме самого факта ареста, все здесь, конечно, вранье. И то, что командир бригады отбирает оружие, – не его это дело; и то, что рассказчик отдал пистолет без малейших сомнений; и то, что контрразведчики, как Тарзаны, в «несколько прыжков», словно опасаясь сопротивления обезоруженного человека, с диким воплем кинулись на него и сорвали даже ремень; и то, что арестовали не по-тихому, не в укромной обстановке, а в присутствии целой «офицерской свиты», которая, выходит, знала о предстоящем спектакле…