Константин Лагунов - И сильно падает снег

Очевидна неоспоримость основных положений воззвания.

Оно шло от земли, от глубокого знания истинного положения в сибирской деревне в разгар военного коммунизма.

Если попытаться беспристрастно сравнить две позиции в отношении к крестьянству – ушедших в подполье эсеров и стоящих у власти большевиков, то линия эсеров окажется более реалистичной, гуманной и приемлемой. Есть основания полагать, что социалисты-революционеры были ближе к крестьянину, чем большевики, лучше понимали нравственную и духовную суть крестьянина, его психологию Хозяина не только своей пашни, своего двора, своей деревни, но и своей России, всей Державы. Большевики этого не осознавали, оставались чужды крестьянину.

Да что к крестьянству! Они и к товарищам по партии относились, как к винтику в огромной, всесильной, всесокрушающей машине, которая ломает, давит, калечит всех, кто оказался на ее пути. Сила этой партии в слепой фанатической вере в нового Бога – Ленина. По образу и подобию великого всепартийного вождя, в каждой губернии, районе, волости нарождались свои божки, которые вещали от имени партии, командовали от имени партии, казнили и миловали ее именем. Все, стоящие «под ним», беспрекословно повиновались своему божку, не говоря уже о «великом и мудром» верховном божестве. И ежели рядовому «винтику» скомандовали «убей!», он, не колеблясь, убивал; звучала команда «распни!», и он, не раздумывая, «распинал»; «отрекись!» – и он отрекался от отца и сына, от жены и матери: Если же «винтик» вдруг осмеливался усомниться в целесообразности полученной команды, пытался выяснить причины того или иного действия стоящих «над», его мгновенно сминала, уничтожала неумолимая машина – партия. Беспощадные друг к другу большевики не умели, не хотели кого бы то ни было убеждать, кому бы то ни было доказывать, действуя по принципу «сила есть – ума не надо».

Семь лет «неслыханной ни в одном государстве» войны разорили Россию. Страна вышла из войны «в таком положении, что ее состояние больше всего походило на состояние человека, которого избили до полусмерти: семь лет колотили ее, и тут, дай бог, с костылями передвигаться» – вот как оценил Ленин состояние державы, власть, в которой захватили большевики в результате Октябрьского переворота.

К 1920 году по сравнению с довоенным уровнем на одну треть сократилось производство продукции сельского хозяйства. 30 процентов крестьянских хозяйств совсем не имели посевов, еще одна треть собирала урожай, недостаточный для того, чтобы прокормиться. Одной из важнейших причин резкого сокращения посевов, а значит, и производства зерна явилась политика военного коммунизма, которую силой внедряли большевики с первых дней своего «восшествия на престол». Однако, Ленин ни разу не указал этот субъективный фактор, породивший голод, выдвигая лишь одну причину – неурожай.

В последнее время появились публикации, утверждающие, что голод в Питере и Москве был инспирирован большевиками для того, чтоб, сославшись на него, развязать кровавый террор против крестьянства, сломав и подчинив его ненавистной пролетарской диктатуре. Не располагаю материалом, чтоб утверждать или опровергать подобное. Но одно бесспорно: Ленин использовал голод, чтоб раз и навсегда разделаться со своевольным, гордым, не кланяющимся большевикам сибирским крестьянином, превратив его в покорного крепостного.

Когда затея с мировой революцией и Всемирной республикой Советов рухнула, Ленин задался целью за 15–20 лет построить коммунизм в России. Чтобы подобное свершить, надо было перелицевать, вывернуть наизнанку сотни миллионов душ, перековать характер народа, переделать его психику... Дикая! Бредовая идея. Но фанатик Ленин не привык отступать. Сказано – сделано...

Несмотря на трудные годы войны и колчаковщины, сибирские крестьяне жили зажиточно. Хлебные излишки у сибирских крестьян имелись. В приказе Тюменского губисполкома и губпродкома от 10 сентября 1920 года за № 43 отмечается, что «в Ишимском и Ялуторовском уездах насчитывается до двух миллионов пудов хлеба, собранного в прошлые годы и лежащего в кладях и скирдах в необмолоченном виде » (здесь и далее выделено мною – К. Л .).

Статистические данные показывают, что к 1920 году по всей азиатской России (Западная и Восточная Сибирь и Дальний Восток) от урожаев пяти предыдущих лет (1914 – 1918) скопилось 396,3 миллиона пудов излишков продовольственного и фуражного зерна. Однако эта, на первый взгляд очень внушительная цифра вобрала в себя все хлебные излишки, разбросанные на громаднейшей территории, в миллионах крестьянских хозяйств. К тому же из-за неурожая, постигшего ряд губерний Сибири, к началу продразверстки количество излишков сократилось на треть, и урожай 1920 года на 103 миллиона пудов не покрывал ежегодных потребностей территории в зерне.