Георгий Тарнавский - КУРОПАТЫ - СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Сколько я ни просил свидания с прокурором, но до настоящего времени не видел его ни разу, а прокурор БВО штамповал свои визы: «С показанием ознакомлен». Неужели этот человек не мог найти 5 минут, чтобы спросить у обвиняемого, как он писал эти показания, возможно, это провокация?

Я верю в справедливость, но меня удивляет, почему следователи-провокаторы с партийными билетами Саголович, Юдин и другие до сего времени работают в следственной части наркомата. Разве этим «людям» можно доверить объективный разбор дел? Эти провокаторы должны быть привлечены к самой строгой уголовной ответственности.

Я еще молод, беспредельно предан своей Родине и могу работать на любом участке социалистического строительства, но этой возможности мне не дают.

К сожалению, мы не можем сказать, чем закончилось это неравное противостояние — судьбу Леонида Арнольдова выяснить так и не удалось. По картотекам МВД и КГБ БССР среди осужденных он не значится. Не исключено, что ему все-таки помогло обращение в высокую инстанцию, если оно, конечно, дошло до адресата.

Хотим остановить ваше внимание на фамилии Михайлова, она у нас уже встречалась. Помните, он заслужил благодарность Т. В. Матусевич за доброе, сердечное отношение к ее беде. И как тут не вспомнить о мифическом двуликом Янусе — классическом символе лицемерия и подлости, которыми природа столь щедро одаряет иные человеческие натуры. Но мы прекрасно понимаем, что, говоря о том времени, вряд ли можно что-нибудь объяснить только пороками или достоинствами отдельной личности. Все эти михайловы, саголовичи, литвиновы, по существу, палачи и жертвы одновременно, они порождение своего времени, когда в борьбе за грядущее счастье человечества не щадили ни себя, ни других, жили в атмосфере тотального насилия, взвинчивали его своими эгоистичными действиями, напрочь забыв и опрокинув вековую заповедь: «Не убий!»

Так было — задним числом этого не поправишь. Сегодня важно другое: сделать все, чтобы не вернулось такое время, когда высокими целями оправдывалось любое насилие, чтобы на этой почве не вырастали подонки и садисты, упивающиеся своей властью, готовые на любые гнусные дела и поступки.

…Мы быстро, почти бегом спустились вниз по лестнице, вышли в забитый машинами двор и с наслаждением, полной грудью вдохнули пропахшего бензином и разогретым асфальтом воздуха. На скамейке в тени молодой березки о чем-то судачили бабушки, зорко следя за своими сладко посапывающими в колясках внуками. Не исключено, что ждали соседа со второго этажа — некогда высокого, а теперь сгорбленного, сутулого мужчину, который так складно умеет рассказывать войне, о своем саперном взводе, об атаках и потерях, о том, что помнится.

Завершая разговор о путях иностранных вещей в куропатские могилы, мы не можем не сказать и о тех жертвах репрессий, которые обрушились на население воссоединенных в сентябре 1939 года областей Западной Белоруссии. По свидетельству бывших сотрудников НКВД, им приходилось неоднократно выезжать в освобожденные районы для «очистки» их от нелояльно настроенных к Советской власти элементов, а чем сопровождались такие «рейды», известно: людей арестовывали, пропускали через конвейерные допросы и, «разоблаченных», «сознавшихся» в потенциальном шпионаже или вредительстве, отправляли в минские тюрьмы, откуда, как мы знаем, открывалась прямая дорога под куропатские сосны.

На кладбище не принято говорить громко. Даже если к нему вплотную подступили городские кварталы и сюда сквозь зеленый заслон деревьев нет-нет да и пробьется басовитый голос грузовика, испуганный крик «скорой помощи» или дружное веселье беззаботной детворы. Никаких звуков здесь просто не замечаешь. И невольно подчиняешься самой природой заложенному в каждом из нас инстинкту беречь, не нарушать тишину вечного покоя тех, кто ушел раньше нас.

Но в этот раз нам хотелось кричать. От горечи, обиды и недоумения. Мы стояли у могилы, увенчанной строгим мраморным памятником, на котором крупно красовалось: «Коба Степан Григорьевич (1908–1953)», и думали о том, что бога, видимо, действительно нет, иначе разве допустил бы он, чтобы вчерашний палач, ретивый «исполнитель приговоров» лежал в десяти шагах от праха многих выдающихся людей — писателей, ученых, государственных деятелей, героев Советского Союза, воинов-освободителей. И это в то время, как у сотен, может быть тысяч, расстрелянных им людей не оказалось на этой земле даже скромного последнего пристанища. Рядом с казенно-приторным: «Память вечно скорбящей жены», склонив тяжелые головы, увядали тюльпаны. А нам виделись тысячи вдов, сыновей и внуков тех, кто принял в Куропатах мученическую смерть, и сегодня не знающих, куда им нести вместе с цветами свою неугасающую с годами боль и память.