Илья Василевский - Николай II

Но и на троне остался все тем же типичным помещиком, этот спокойный, немудрящий, дебелый человек. Государство для него - это была вотчина, где главное - порядок требуется.

Ушли в отставку либеральные деятели эпохи освобождения граф Лорис-Меликов, граф Д. А. Милютин, граф Валуев. Остался К. П. Победоносцев, злой гений России, и призваны были к власти рыцари кнута и нагайки, граф Д. А. Толстой, граф Н. П. Игнатьев. Управляющие и старосты нужны были этому помещику - суровые, властные. Уже в первые дни царствования Александра III пути России оказались предопределены прочно.

В самый день своей смерти Александр II, как известно, должен был подписать манифест о конституции; бомба 1-го марта помещала свершиться этому событию.

Подпишет ли конституцию новый царь Александр III? - гадали в первые дни при Дворе. В свое время, при жизни Александра II, нынешний царь фрондировал и либеральничал. Но иллюзии такого рода развеялись очень быстро: уже в первом заседании Государственного Совета под председательством нового царя, Александра III, К. П. Победоносцев произнес свою знаменитую речь о гибельности конституции и пагубности какого бы то ни было прогресса вообще. Finis Russiae! - так начал свою речь бледный, дрожащий, взволнованный Победоносцев, как-будто чувствовавший, что в этот день решается его судьба, а кстати уж, и России, на много лет вперед. Он говорил о том, что уже освобождение крестьян погубило, оставило без необходимой твердой власти бедный и темный народ русский. Он говорил, что так называемая культура - это гибель России, что земские и городские учреждения - это не что иное, как говорильни, где ораторствуют лишь “люди негодные, безнравственные, не живущие со своими семействами, только и помышляющие что о личной выгоде и популярности и сеющие лишь разврат и смуту”. Он говорил, что новые судебные учреждения представляют собой говорильни адвокатов, благодаря которым самые ужасные преступления остаются безнаказанными. Он говорил, наконец, что самая ужасная говорильня - это печать, задача которой сеять раздор и недовольствие, развращать людей мирных и честных, разжигать страсти, расшатывать уважение к власти и побуждать народ к самым вопиющим беззакониям. “Во имя Бога” К. П. Победоносцев заклинал царя спасти Россию, вырвать с корнем мысль о какой бы то ни было, хотя бы самой скромной, конституции, избавить страну от этой заразы, решительно отвернуться от путей, ведущих вперед, которые привели только к убийству Александра II, и резко повернуть к старому, прибрать к рукам земские и городские учреждения, укоротить права нового суда, придушить печать, всемерно ослабить результаты освобождения крестьян и железной рукой утвердить самодержавный порядок в России.

Это были как раз те слова, каких после убийства отца ждал напуганный пережитой драмой Александр III. К. П. Победоносцев оказался победителем по всей линии: его речь о гибельности конституции, о пагубности культуры и прогресса оказалась программной речью. Целые сорок лет именно эта программа предуказывала жизнь России. Не кому иному, как именно К. П. Победоносцеву, воспитавшему Александра III, было поручено воспитание и Николая II. На целые сорок лет были туго завинчены гайки государственной машины. Удивляться ли, что “сжатый царь”, лишь на время бурно вырвавшийся в памятные дни 1905-го года,, в конце концов разорвал котел и разбросал во все стороны обломки в недолгие месяцы свободы, последовавшие за “великой и бескровной” революцией 1917-го года?!

Воспитатель Николая II К. П. Победоносцев с самого начала царствования Александра III оказался главной фигурой при Дворе; в этом костлявом человеке с бескровным и ушастым лицом вампира (портрет К. П. Победоносцева нарисован Львом Толстым в лице Каренина) сосредоточилось, воплотилось как-будто все темное и злое, что правило Россией.

К. П. Победоносцеву было тем легче утвердить свое влияние, что при Дворе витали тени казненных революционеров. Александр III, напуганный смертью отца, жил все время под угрозой нового цареубийства. Приближенные царя, в особенности жандармские и полицейские чины, всемерно старались усилить этот страх, благодаря которому роль жандармерии и полиции становилась все крупнее и благодарнее.

Легко представить себе детские впечатления Николая. Александр III неизменно находил на своем столе угрожающие письма террористов; такие же письма оказывались неожиданно то в карманах царского платья, то в поясках царских детей. Историки того времени объясняют появление этих террористических писем тем, что революционеры имели будто бы много сочувствующих среди высокопоставленных лиц, мечтавших о либеральных днях предыдущего царствования. Мы, пережившие разоблачения Азефов и Богровых, и знающие, до каких пределов доходила провокация, можем остановиться на ином, гораздо более правдоподобном объяснении. Письма, всего вероятнее, подбрасывались никем иным, как самими же представителями жандармерии и царской охраны, искавшими у самодержца все новых и новых подачек, все большего и большего влияния.