Александр Севастьянов - Диктатура интеллигенции против утопии среднего класса

Закончим краткий очерк истории сословной системы высшего и среднего образования в России XVIII в. следующим резюме.

В процесс формирования русской интеллигенции XVIII в. была вовлечена незначительная часть населения: дворянство, духовенство, разночинцы. Сословному дроблению этого контингента соответствовала сословная система образования, устанавливавшаяся по мере созревания "дворянской империи" и окончательно сложившаяся к 1770-м гг. Эта система обеспечила определенный качественный уровень за каждым из сословных отрядов формирующейся интеллигенции. Два фактора играли здесь наибольшую роль: разница в программах обучения и степень сословной замкнутости.

Дворянское образование отличалось от духовного универсальностью, выразившейся в светском характере программы и ее широте; от разночинского — также широтой и большей гума-нитарностью. (Напомним, что крупное дворянство могло обеспечить себе и квалифицированных домашних учителей, и учебу за границей). Другое специфическое отличие дворянской системы— строгая сословность, установившаяся в 1750-е гг. Можно выделить три наиболее важных периода становления этих особенностей: 1730 — 1750-е гг. — первые годы деятельности СШКК и создание дворянской системы обучения; 1760-е гг. — годы реформ программ обучения; 1780-е гг. — годы создания сети благородных училищ и пансионов. Каждая из этих ступеней была этапом, стимулировавшим дальнейший рост элитарной дворянской интеллигенции, отражавшим всевозрастающую степень зрелости господствующего сословия.

Духовное образование было наиболее распространенным и наименее сословным. Гуманитарное, далекое от задач практической жизни, оно было зачастую неплохой подготовкой для тех, кто переходил затем в разночинскую систему учебы.

Особое значение имела, конечно, латынь, изучавшаяся долго и тщательно, служившая прекрасной базой дальнейшего изучения языков. Вместе с тем, сугубо богословская направленность, схоластический метод обучения — все это сужало кругозор и сферу деятельности многих семинаристов и выпускников МСГЛА. Поэтому, говоря об этом численно значительном контингенте, нельзя забывать о его специфичности. Тенденция к "замыканию" семинарской образованности на церковный круг нашла свое яркое воплощение в реформе ректора Платона, когда расширение программы МСГЛА было проведено в параллель с закреплением исключительно сословного характера этого заведения (1775).

Образование разночинцев было и весьма утилитарным, и практически сословным. Производство разночинной интеллигенции было со стороны правительства актом необходимости, подчиненным задачам создания интеллигенции "Первого порядка", обслуживающей общество, государство в целом. (В отличие от интеллигенции "Второго порядка", обслуживающей в первую очередь интеллигенцию же.) Исключением были университеты, в меньшей степени — гимназии. В этом отчасти сказался правительственный просчет: университеты, предназначавшиеся главным образом для дворян, не имели у них популярности. В большинстве же своем образованные разночинцы — медики, учителя, представители художественных ремесел и т. п. — не имели широких познаний и не располагали таким интеллектуальным инструментарием, как образованные дворяне. <���…>

Сказанное позволяет сделать вывод: в XVIII в. сословное различие между интеллигентами — выпускниками высших и средних учебных заведений — являлось вместе с тем и качественным различием.

История интеллигенции — предмет, глубоко небезразличный всем гуманитариям. Поэтому в каждой новой публикации на эту тему, особенно монографического характера, хочется обнаружить свежий и глубокий взгляд на вещи, интересные, строго фактические данные. К сожалению, подобные ожидания не всегда оправдываются.

Книга Маи Дмитриевны Курмачевой "Крепостная интеллигенция России. Вторая половина XVIII — начало XIX века" (М., 1983) примечательна тем, что написана в духе традиции, связанной с именем М. М. Штранге. Его монография "Демократическая интеллигенция России в XVIII веке" (М., 1965), справедливо, но чересчур мягко критикованная в свое время М. Т. Белявским [66], явилась на протяжении двух десятков лет, за отсутствием аналогичных работ, ложным ориентиром для многих исследователей.

Главные недостатки книги Штранге: отсутствие общих представлений о процессе становления разносословной интеллигенции в России XVIII века, о литературно-общественном процессе эпохи, пренебрежение к реальным биографиям тех исторических персон, о которых брался писать автор (в частности, литераторов) [67]. В результате этого оба главных тезиса работы — о приоритете разночинной интеллигенции в культурной и общественной жизни 1750-1770-х годов и о "гонении" на нее "правящих кругов" с конца 1770-х — представили своего рода миф в истории русской интеллигенции. К сожалению, книга Курмачевой унаследовала недостатки предшественника.