Александр Севастьянов - Итоги XX века для России

Однако все не так просто, как видится нежно заботящемуся о русских Тишкову. Закон неравномерности развития, нравится это кому-то или нет, существует и действует. И играет с европейскими народами очень дурную шутку. Если бы через раскрестьянивание одновременно проходили все нации всех континентов, не было бы и проблемы. Но это не так. Как тот чиновник из «Смерти Тарелкина», который норовил бежать «впереди прогресса», нации, которые принято называть «развитыми», обогнали в своем историческом развитии другие народы. Причем настолько, что преимущество высокого развития обернулось против них самих, превратилось в роковой, губительный недостаток. Такая вот диалектика.

Конкретно: в результате экономического раскрестьянивания в «развитых» странах образовался своего рода вакуум, область низкого демографического давления. В которую хлынул поток людей из стран, не прошедших раскрестьянивания (либо как раз сейчас проходящих), но превратившихся в силу разных обстоятельств — например, снижения детской смертности, улучшения быта — в области высокого и сверхвысокого демографического давления. Поясню яркими примерами.

В НАЧАЛЕ ХХ века на Британских островах насчитывалось лишь около 500 человек африканского происхождения и примерно столько же — вест-индского (выходцев из британских колоний с Карибских островов, в первую очередь с Ямайки). Итого — всего одна (!) тысяча человек. Это были самые большие контингенты «цветных» (принятый в науке термин, не несущий оценочного значения) в Великобритании того времени; количество индусов, ланкийцев и некоторых других народов было намного меньше. Жили эти цветные в основном в портах: Кардиффе, Ливерпуле, Лондоне. Никаких проблем данный факт не создавал. И до Второй мировой войны эта картина практически не менялась.

Что же случилось дальше? Когда я читал нижеследующий пассаж в кандидатской диссертации историка М.В. Пономарева «Цветная» иммиграция и иммиграционная политика Великобритании в конце 40-х — начале 60-х гг.» (М., 1992), я невольно соотносил его с современной Россией: «По разным причинам уменьшился процент работающих. Другими словами, каждый работающий вынужден был содержать возрастающее число неактивного населения… Старики становились все увеличивающейся частью населения… На процесс влияло увеличение продолжительности полного образования, в результате чего откладывался выход молодежи на рынок труда. Положение в Великобритании усугублялось продолжавшейся эмиграцией. После войны многие англичане стремились покинуть страну, где, по их мнению, было тяжело жить. Выход из этого положения британское правительство видело в привлечении рабочей силы из-за рубежа» (с. 20).

В результате новой иммиграционной политики всего за 50 лет одних только индо-пакистанцев стало на Британских островах — два миллиона, вест-индцев — не менее того, негров — миллион. То есть количество цветных увеличилось как минимум в пять тысяч раз. По статистике на одного работающего цветного иммигранта приходится как минимум двое иждивенцев.

Этот контингент продолжает расти, власти уже не в состоянии остановить вышедший из-под контроля поток. Несмотря на то, что лейбористы и консерваторы, долгое время дружно оправдывавшие свободу иммиграции, поняли, наконец, опасность и забили тревогу; несмотря на принятый благодаря мужеству Маргарет Тэтчер ограничительный закон о гражданстве 1981 года — факт налицо: за какие-то полвека «в Великобритании сложилось многорасовое общество со всеми его проблемами и противоречиями» (там же, с. 212). И возврата к изначальному положению 1900-х гг., увы, не предвидится.

АНАЛОГИЧНОЕ развитие событий, только в более ранние сроки, мы наблюдаем во Франции. Как мы помним, Первая мировая война добила французского крестьянина. Историк Н.М. Фролкин в своей докторской диссертации «Трудовая иммиграция во Франции в новейшее время» (Киев, 1981) указывает: «Для этого периода характерен кризис сельского народонаселения. Мировая война оставила многие десятки тысяч хозяйств без рабочей силы. В ряде департаментов запустение вызывалось не только гибелью крестьян на фронте, но и высокой смертностью в мирное время… Этот процесс затронул в большей или меньшей степени все французское село эпохи империализма» (с. 46).

Одновременно во французских колониях Африки, в первую очередь — в Алжире, возникла противоположная ситуация: «С развитием товарно-денежных отношений в алжирском селе богатые колонисты-французы стали прибирать к рукам плодородные земли разорившегося местного крестьянства… Подавляющее большинство коренных алжирцев пребывало в состоянии крайней нищеты. Именно эта масса трудящихся представляла собой огромный резерв дешевой рабочей силы для капиталистической промышленности Франции» (с. 50).