Николай Дедок - ЦВЕТА ПАРАЛЛЕЛЬНОГО МИРА

Легавые уходят, оставляя меня в камере в наручниках. Проигран бой, но не война. Через полчаса приходит врач и перевязывает меня по новой. Отбой прошел, и я ложусь спать, как есть, «закованный». Через какое-то время менты заходят и снимают «браслеты».

В ту ночь я снова спал очень тяжело — кроме холода, напоминала о себе боль. Да и с порезанными руками не особо поотжимаешься. Но природа сделала мне подарок — уже на следующий день на улице значительно потеплело, и остальной свой срок в ШИЗО я провел более-менее сносно.

А через пару недель мне поставили еще один профилактический учет. Кроме профучета по категории «склонен к захвату заложников» я стал «склонен к суициду». Чушь, конечно, если бы хотел убить себя, то резал бы вены вдоль, а не поперек.

На следующий день история получила продолжение: в ШИЗО закрыли «смотрящего» за зоной и его помощника, а по всему бараку ШИЗО/ПКТ провели капитальный шмон, выкидывая нехитрые «запрещённые предметы» арестантов: таблетки, журналы, «лишнюю» одежду, нитки, канатики и подобное, при этом не забывая напоминать: это из-за того, что «политический вскрылся». Таким нехитрым способом менты натравливали на меня других зэков..

Какая во всем этом мораль? Мораль здесь только одна: если идешь в ШИЗО, бери с собой две «мойки».

Обычный вечер на улице Добролюбова, 16, в городе Горки. 19-я камера ПКТ. Исправительная колония № 9. Август.

Ужин прошел, вечерняя проверка — тоже. В режимном учреждении и весь организм начинает жить по режиму: хотеть есть, спать, пить и ходить в туалет по расписанию. Вот и мы с Гриней (мой сокамерник) на своих 5-ти квадратных метрах подготовились пройти традиционный ритуал — вечернее чаепитие. Чаю и сладостей хватает: неделю назад была отоварка. Мы подготовились, запасая «ништяки», и предвкушали, как это всё «рубанём» завтра — в мой день рождения. В четырёх бетонных стенах, в полном однообразии, радостей не так много, и кофе с шоколадкой — одна из тех вещей, которая хоть изредка заставляют мозг зэка выбрасывать в кровь эндорфины.

Едва допив чай, мы услышали лязг «тормозов». Что-то странное. Было около 18 часов вечера, время неурочное, в этот момент никто не должен был заходить. Тормоза открываются, а за ними и решётка. На пороге стоят двое офицеров: режимник и ДПНК:

— Дедок, забирай всё и собирайся. Пойдем.

На душе стало тревожно. Обычно такие перемены ничем хорошим не заканчиваются. Куда? И почему в такое время? Естественно, выполнять приказ не спешу:

— Куда собираться? Зачем? В другую хату? Или на этап? В чем дело-то?

— Собирайся скорей, потом всё скажем! Все вещи главное забирай, полностью.

— Какое потом? Вы сейчас скажите! Куда собираться? Я не пойду никуда!

Но менты отказываются говорить, хоть убей. Я не ухожу, пытаюсь разгадать ребус. В другую хату? А смысл? На этап в другую зону? Но это делается совсем в другое время и по другой процедуре. Может, ПКТ мне каким-то чудом отменили и поднимают обратно в лагерь? Но почему тогда не говорят об этом прямо?

После долгих препирательств режимник говорит:

— Коля. Всё будет нормально. Вот увидишь. Собирайся.

Мусорам, конечно, веры нет. Но смотрю ему в глаза, и, кажется, не врёт. Вспоминаю: конкретно этот мусор в этой зоне еще не сделал мне за полгода ничего плохого. Что делать — надо идти, если захотят — вынесут. Собрал почти все свои вещи. Все вкусняшки, половину конвертов, открыток и стержней оставил Грине — он не греется, ему нужнее.

Выводят из ПКТ, идём на КПП (пропускной пункт между разными сегментами зоны). По дороге еще раз интересуюсь у режимника:

— Куда?

— Домой, — отвечает.

Конечно же не верю, скорее нарастает злость — с таким нельзя шутить.

Приходим на пропускной пункт, поднимаемся на второй этаж. Я вижу: все мои сумки, оставленные в отряде (то, что в ПКТ «не положено») стоят здесь. Мент говорит мне, что я освобожден и сейчас меня выведут за пределы колонии.

Это было как удар по голове. Мне казалось, что вокруг меня происходит какой-то спектакль, что сейчас из-за дверей выскочит опер в костюме клоуна и начнет хохотать: «Обманули дурачка на четыре кулачка». Но ничего не происходило. Я сел и, наверное, изменился в лице. Режимник, увидев мое состояние, разволновался, хотел даже вызвать доктора.