Вячеслав Рыбаков - Резьба по Идеалу

— полным отсутствием перечня действий, однозначно относимых к недопустимым, и унифицированной, понятной системы наказаний: старшие наказывают младших по своему почину и усмотрению;

— фактическим произволом высшего руководства, по крайней мере, в двух весьма чувствительных сферах общественной жизни — по вопросу наделения в силу неких неясных обстоятельств частной собственностью тех, кому она, вообще говоря, никоим образом не положена, а также по вопросу возможности поднять руку на старшего — тоже неясно, когда, почему и зачем, просто в силу приказа сверху.

Очевидно, что эта система стимулов, во-первых, провоцирует развитие далеко не лучших человеческих качеств, во-вторых, полностью оторвана от всех предыдущих систем такого рода. Те складывались в течение многих тысяч лет в естественных, возникших ещё в доисторический период иерархиях: семье, роде, племени, протогосударстве, и потому в той или иной модификации впитались во все без исключения культуры и в самое естество человека. Подлинное функционирование новых мотиваций потребовало бы полной смены человеческой психологии.

А это вряд ли возможно. Во всяком случае, пока хвалёный научный прогресс не осчастливил нас чипами в мозгах.

Здраво рассуждая, не приходится сомневаться, что в означенных условиях идея общественного блага — на преданности, которой, собственно, в идеальном государстве все и стоит — очень быстро стала бы пустым звуком и выродилась в объект постоянных словесных манипуляций, целью которых оказались бы в первую очередь лишь, снова говоря современным языком, аппаратные игры. Обеспечивать хотя бы минимально приемлемую добросовестность работников с подобным психическим складом и подобной системой мотиваций реально способны лишь два фактора: угроза наказания, если попался, и стремление угодить тому, кто наделён правом произвола. Высокие побудительные мотивы тут могут существовать лишь на словах. Ни о какой работе не за страх, а за совесть говорить не приходится.

Правда, в конце грандиозного сочинения всплывает идея загробного воздаяния за добродетели, которая в какой-то мере должна бы скомпенсировать явно существующую в идеальном обществе угрозу неизбежного выдавливания в несправедливость тех, кто призван оберегать справедливость. Но на фоне вышесказанного это выглядит слабым утешением.

Посмотрим, что предлагает в этом же смысле едва ли не два тысячелетия спустя Томас Мор.

Предлагает он на удивление мало. Хотя его Утопия в мелочах, быть может, наиболее разработана (указано, например, даже то, как и в каком порядке следует расставлять люльки с младенцами во время общих трапез), проблема мотивированности непосредственных управленцев, судя по всему, вообще не представлялась Мору значимой.

«…Весь остров — как бы единая семья».

«…Пребывание на виду у всех создаёт необходимость заниматься привычным трудом или же благопристойно отдыхать».

То есть побыть наедине с собой, обдумывая былые ошибки и будущие действия, полюбоваться природой в одиночестве, помечтать о любимой или, па худой конец, спокойно поразмыслить о том, почему яблоко падает вниз, и в итоге открыть закон всемирного тяготения, в идеальном мире просто немыслимо.

И напрямую об управленцах:

«Кто хочет обманом получить какую-нибудь должность, лишается надежды на любую. Живут утопийцы в любви, оттого что должностные лица не надменны и не страшны; их называют отцами, так они себя и держат. К ним относятся как подобает: почёт оказывают добровольно, а не исторгают его насильно…».

«…Если благополучие… и погибель зависят от нравов должностных лиц, то можно ли выбрать кого-нибудь разумнее тех, которых нельзя отвратить от чести ни за какую мзду?»

Отвратить утопических управленцев мздой от чести нельзя по очень простой причине:

«В других местах, если даже и говорят повсюду о благополучии общества, то заботятся о своём собственном. Здесь же, где нет ничего личного, утопийцы всерьёз заняты делом общества… Ибо в иных местах каждому человеку известно, что если он сам о себе не позаботится, то как бы ни процветало государство, он всё равно погибнет от голода; поэтому необходимость побуждает его прежде принимать в расчёт себя, а не народ, то есть других людей. Наоборот, здесь, где всё принадлежит всем, ни у кого нет сомнения, что ни один отдельный человек не будет иметь нужды, если только он позаботится о том, чтобы были полны общественные житницы».