Вячеслав Рыбаков - Резьба по Идеалу

Иногда тому же Черчиллю приписывают ещё одну богатую фразу, хотя произнёс её, как считается, совсем другой человек (Джеймс Фримен Кларк): политик думает о следующих выборах, а государственный деятель — о следующих поколениях.

Хорошая фраза. Санчо Панса в таких случаях говорил дон Кихоту: как это красиво, сеньор кавалер, чтоб я околел!

Закавыка в том, что рядовой избиратель, как правило, в подавляющей массе своей предпочитает политиков государственным деятелям.

Политик в своих предвыборных потугах всегда обещает завтра же, то есть до следующих выборов, дать то, чего избиратель хочет сегодня. Если избирателю попытаться втолковать, что следует позаботиться о грядущих поколениях, избиратель лишь покрутит пальцем у виска. А если особо хитрый государственный деятель наболтает, как политик, избирателям с три короба всего самого сладкого, придёт к власти, а действовать попытается во имя грядущих поколений, то его не просто не переизберут; это бы государственному деятелю ещё не страшно. Его же собственная партия, а уж подавно — её спонсоры, сразу дадут ему по рукам больно-больно. Ведь даже если деятель сможет отказаться от мыслей о будущих выборах во имя будущих поколений, то уж те, кто стоит у него за спиной, никогда о будущих выборах не забудут, ибо нипочём не согласятся рисковать переходом власти к конкурентам. Бизнес, господа, только бизнес, ничего личного. А то, что из-за бизнеса мир летит в тартарары, и никто не думает о послезавтра — так ведь до послезавтра ещё дожить надо, а всего хочется здесь и сейчас. Вот те, кто будет жить послезавтра, пусть с этим послезавтра и разбираются, им за это платить будут, а нам платят не за это.

В итоге государственных деятелей становится всё меньше, а политиков — всё больше.

Прежде ненавистники демократии ставили ей в вину, что демократия-де способствует появлению у власти всё более серых кое-какеров, ибо сам избиратель в массе своей сер. Малообразованные, мол, дальше своего носа не видящие обыватели заботятся лишь о том, чтобы еды побольше, а сложностей поменьше, и таких — всегда большинство. И они весь мир перекраивают по себе, в том числе — и тех, кто ими правит. Так у власти мало-помалу воцаряются ничтожества. Демократия, то есть власть посредственностей, не терпит ничего яркого, выдающегося, выбивающегося из общего строя, из простейших потребностей, из примитивнейших представлений, из мира банальностей.

Может, когда-то и было так.

Но сейчас посредственности резко изменились. Именно они претендуют на то, чтобы быть самыми яркими и самыми небанальными.

Общество потребления резко обессмыслило жизнь. Нужда и война, упаси нас Бог и от того, и от другого, радикальным образом погружают человека в сугубую реальность и делают самые элементарные заботы осмысленными, духовными, приносящими радость. Справил новые румынки жене или новое пальтишко сынишке — вот тебе и достижение, вот тебе и полнокровное бытие. Выжил в атаке, взял линию вражеских траншей — вот тебе и смысл жизни. Жена и сын рады-радёшеньки, однополчане целуются и пускают флягу по кругу. Стало быть, нет сомнений: я нужен! Я смог, свершил! Я есть, я живу! Я живу не зря!

Когда все эти простые достижения оказываются недоступны, становится всё труднее даже себе доказывать собственную явность. Есть я, существую бесценный и замечательный я в этом равнодушном мире, или это только так, морок, прозябание монотонное? Бег в пустоте? Коротание времени между небытием ДО и небытием ПОСЛЕ? Заметно меня, или весь итог моих жизненных усилий — лишь ежедневная кучка в унитазе, которую и без меня мог бы спечь кто угодно?

Современные средства коммуникации открыли принципиально новые и, надо признать, практически беспроигрышные возможности для того, чтобы любой мог безо всяких усилий подавлять кошмарное чувство собственного несуществования.

Всего-то и надо более или менее публично бабахать такое, что запомнится, прозвучит, ошарашит.

Раньше всего, надо сказать, эти тенденции начали давать о себе знать, например, в среде гуманитарной интеллигенции, где тщеславных закомплексованных говорунов хватало всегда. Стоит лишь припомнить литературную критику времён перестройки. Лев Толстой ничего не понимал в людях и плохо владел русским языком… Стругацкие своим творчеством укрепляли тоталитарный режим… И ведь добиваются своих целей, чертяки. Полная же чушь — но вот четверть века прошло, и не помнится никто из тех, кто, как многие до них и после них, утверждали: Лев Толстой велик, а Стругацкие вырастили, по меньшей мере, два поколения духовно свободных научных сотрудников младшего возраста. Ан вот пустобрёхи в памяти застряли.