Ирина Дементьева - Командировка

Москва. «Известия». 1985

В этой книге нет вымысла. Есть сюжеты, характеры, даже пейзажи. Но сюжет выстраивал не автор, а сама жизнь с ее подчас неправдоподобными коллизиями. Характеры тоже не плод воображения автора: и хорошие, и совсем не типические, и просто замечательные, они пришли из жизни, удивляя, озадачивая и автора, и порой самих героев, читающих о себе. И даже пейзажи узнаваемы и конкретны, обозначая место действия или выполняя иную смысловую задачу очерка.

И. Дементьева — ленинградка, но своей журналистской школой считает Сибирь, Томск, областную газету «Красное знамя», куда она попала по распределению, окончив Ленинградский университет. Это была достаточно суровая школа. Поездки по таежной области, их условия, их сжатые сроки, вызванные потребностью газеты, где постоянно не хватало сотрудников, учили оперативности, наблюдательности, а то и просто физической выносливости. Это время журналистского взросления Дементьева всегда вспоминает с благодарностью. От той поры у нее осталось отношение к газетному слову, как к делу. Потом была Москва, работа в «Советской России», в журнале «Журналист» и, наконец, с 1968 года — «Известия».

Каждый из очерков этой книжки — результат газетной командировки. Сама книга — итог работы автора специальным корреспондентом газеты почти за двадцать лет. Не всей, понятно, работы. В каком-то смысле каждая публикация представляла бы собой «кораблик из газеты вчерашней», если бы ее не дописывала жизнь. И главное, если бы газетные очерки не влияли бы на самое — жизнь. Действенность нашей печати не только в решении каждой конкретной проблемы или влиянии на чью-то судьбу. Есть еще и последействие — оно в прямом влиянии на нравы, на растущий нравственный потенциал нашего общества.

Но и отдельная человеческая судьба — так ли уж мало? Одна из корреспонденций И. Дементьевой заканчивается словами старого молдавского крестьянина, колодезного мастера Штефана Руссу, участвующего в спасении человека: «А мои показатели — низкие? Человек живой остался. Человек, по-твоему, — низкий показатель?..»

© Издательство «Известия», 1985 г.

Прасковья Григорьевна Перекрестенко —

Алексею Никитичу Лаврухину

Многоуважаемые Алексей Никитович, Ольга Прокофьевна и детки Алеша, Лена, Валя, Витя! Здоровья вам, счастья и долгих лет жизни. Вы просите, чтобы мы приехали к вам, так я сейчас не могу, больная я. Вы спрашиваете за дом. Мы уже там не живем. Вещи наши, оставленные на старой квартире, выгружают, замки сломали, нас не посчитали пригласить. Мне очень тяжело в настоящее время. Алексей Никитович, ведь мы прожили там столько лет. Муж узнал, что горисполком решил продать наш домик, как малометражный, частному лицу, мы хотели собрать и внести деньги, так у нас не взяли, и сколько мы ни хлопотали, нам не продали. А когда фактически толкнули нас на обмен и мы съехали, новому жильцу вскоре и продали. Может, думают, он моложе, экспедитором в мясокомбинате работает и будет лучше содержать жилье, а я в настоящее время больная и не работаю. И вот скажите мне теперь, Алексей Никитович, почему у горисполкома к нам такое отношение, чем мы перед ним провинились! До свидания, приезжайте к нам.

Алексей Никитич Лаврухин —

Прасковье Григорьевне Перекрестенко

Многоуважаемая Прасковья Григорьевна, привет вам и Николаю Антоновичу от моей жены Ольги Прокофьевны и детей. Желаю вам, Прасковья Григорьевна, здоровья и бодрости, потому что вы для меня мать родная, хотя и не по возрасту, но по содержанию своей души. Не отчаивайтесь, Прасковья Григорьевна, не для того я оставался живой и через двадцать шесть лет появился перед вами на свет, чтобы сидеть теперь сложа руки.

Алексей Никитич Лаврухин —

редакции «Известий»

Уважаемая редакция, пишет вам участник Великой Отечественной войны. Я хочу напомнить об одной тыловой гражданке Перекрестенко Прасковье Григорьевне, которую я узнал в сорок втором году и нашел теперь. Жила она в Евпатории на улице Русской…

Вечером шестого января сорок второго года уходили от немцев, по улице Русской сорок восемь моряков, оставшихся в живых после неудачного Евпаторийского десанта. Глухие заборы, запертые ворота, не улица — мышеловка. Высокий моряк в командирской шинели налег плечом на ворота, створки распахнулись, и тогда вся группа втянулась во двор.