Аркадий Ваксберг - Белые пятна

Герой, которого газета собиралась защитить, поддержать и прославить, оказался далеким от желанного идеала…

В литературе идеальный герой давно уже стал достоянием прошлого. Создай сегодня автор повести и романа такого героя, без сучка и задоринки, некий дистиллированный эталон, розовый образец с голубым отливом, — не только читатели засмеют, но и критика обвинит в лакировке, в отрыве от реальной действительности. И будет, несомненно, права. А вот в жизни почему-то мы все еще ищем приглаженный идеал, удивляясь тому, что истинный герой не похож на того, которого создала наша фантазия.

Видимо, доводы мои показались убедительными, и очерк увидел свет. Упреждая дежурные уколы тех, кому разоблачение грозило заслуженным крахом, я ничуть не пытался срезать углы, сгладить сложный характер моей героини, закрыть глаза на то, что ее, бесспорно, не украшало.

Многих читателей задела оговорка в конце очерка, как бы допускавшая возможность того, что обвинение с Екатерины Николаевны снято не будет и что приговор останется неизменным. Один читатель сгоряча даже упрекнул меня в том, что я — ни много ни мало — предал человека, обратившегося ко мне за защитой. Читать это, не скрою, было обидно и горько, но — что делать? — понят бываешь далеко не всегда, а читательский гнев был продиктован лучшими чувствами: очень пришлась по душе моему оппоненту непримиримость и стойкость санветврача, и всем сердцем, всем своим существом он желал ей добра и победы.

Для чего, действительно, нужна оговорка — о готовности принять любое решение судебного надзора? Что это было? Лукавый, газетный «ход»? Или просто перестраховка — на случай, если «откажут»?

Нет, ни то ни другое. Я искренне убежден: ни давить на суд, ни судить вместосуда публицисту негоже. Когда я встречаю в печати непререкаемо категоричные суждения, кого и как наказать, кому «дали» мало, кому — слишком много, — мне стыдно за моего коллегу. Только дремучее правовое бескультурье побуждает публициста самоуверенно вторгнуться в сложнейшую сферу человеческой деятельности, требующую глубоких специальных познаний, поставить себя выше суда, предстать премудрым всеведой, который может во всем разобраться лучше любого юриста. Суд есть суд, последнее, решающее слово за ним…

Читателей взволновала судьба Екатерины Николаевны Грищенко и — ничуть не меньше — судьба общественно значимой проблемы, стоящей за рассказанным в очерке «частным случаем».

«Не может не вызвать восхищения, а тем более поддержки человек, пренебрегающий личным благополучием ради защиты правды, порядочности, общественных интересов». Так писал шофер 1-го класса Виктор Клюнков, чье письмо было опубликовано в газете. «Почему часть коллектива мясокомбината (притом, как видно, особо сплоченная ее часть) так ополчилась против Грищенко? Не потому ли, что такие, как она, мешают недобросовестным людям пользоваться приварком к основному заработку, приварком, ради которого определенный сорт людей идет работать именно на предприятия, выпускающие продовольственные товары, в общественное питание и торговлю?.. Очерк «Характер», — заключал шофер Клюнков, — не судебный, он морально-экономический, точнее: экономически-моральный. «Нравственность» тех, кто противостоит Е. Н. Грищенко, основана на преходящих экономических сложностях. Нравственность же тех, кто с ними воюет, основана на ценностях непреходящих: на идейности, совести и силе духа».

«Проявлять свой характер, — развивал ту же мысль челябинский инженер Г. Васильев, — непримиримый к обману, нерадивости, бесчестности, халтуре, — святое право и обязанность каждого». Таких писем пришло очень много — не нашлось буквально ни одного, где сложный, не всегда лучшим образом проявленный характер героини вызывал бы недоверие к правоте ее гражданской позиции.

Интересные, трогательные письма пришли от юных, только вступающих в самостоятельную жизнь читателей. Рассказывая о том, как прошло обсуждение очерка на комсомольском собрании, ученики 18-й школы Петрозаводска писали: «Нам кажется, что довод: «Если один противопоставляет свое мнение мнению десяти или двадцати, значит, он не прав, приложим не ко всем случаям жизни. Надо внимательно разобраться, за что борется этот «один», какому именно мнению «десяти или двадцати» он противостоит…»

Почти во всех письмах выражалась уверенность в том, что теперь, после публикации очерка, справедливость сразу же победит.