Дэвид Гранн - Убийцы цветочной луны. Нефть. Деньги. Кровь

— Простите, — сказал я.

— Нет, это облегчение. Слишком долго это тяготело над моей семьей.

Изучая убийства, я часто чувствовал, что преследую историю, а она все ускользает от меня. Вскоре после нашего разговора я узнал, что Марта умерла от сердечного приступа. Ей было всего 65 лет. Убитый горем Мелвилл сказал мне:

— Мы потеряли еще одну связь с прошлым.

В один майский вечер 2013 года в театре «Константин» в Похаске было объявлено о демонстрации видеозаписи осейджского балета «Важаже». У осейджей давняя связь с миром классического балета, которому они подарили двух великих балерин, сестер Марию и Марджори Толчиф. Мария, считавшаяся первой крупнейшей американской примой-балериной, родилась в 1925 году в Фэрфаксе. В своей автобиографии она вспоминала времена нефтяного бума и писала, что ее отцу, осейджу, казалось, принадлежал весь город: «Собственность у него была повсюду. Ему принадлежали местный кинотеатр на Мэйн-стрит и бильярдная напротив. Наш десятикомнатный кирпичный дом с лепным фасадным декором стоял на вершине холма и из его окон открывался вид на резервацию» [633] Tallchief, Maria Tallchief, 4. . Также она вспоминала, как соседний дом «был взорван и все находившиеся в нем погибли, убитые за свои паи нефтяного фонда» [634] Тамже, 9. .

«Важаже», что означает «осейдж», представляет развернутую историю племени, включая времена «Эпохи террора». Спектакля я ждал с нетерпением, даже несмотря на то, что это была всего-навсего видеозапись. Я купил билет и отправился в театр Похаски, на бархатных креслах которого сидели Молли и Эрнест Беркхарт и где в плохую погоду на аукционы собирались нефтяные магнаты. В начале 1980-х годов здание было на грани разрушения, однако группа местных жителей вызвалась на общественных началах его отремонтировать, вымести паутину и паразитов, отполировать медные пластины на входных дверях и очистить пол в фойе от наслоений грязи, открыв мозаику в форме звезды.

Зал был полон. Я нашел свое место, свет приглушили, и фильм начался. В преамбуле говорилось: «Первые миссионеры часто описывали осейджей как самых счастливых людей на свете. … Они чувствовали себя свободными, потому что ничем не владели и никто не владел ими. Но племя стояло на пути экономической экспансии европейского мира … и прежняя жизнь бесповоротно изменилась». И далее: «Сегодня наши сердца разделены между двумя мирами. Мы живем в преимущественно неиндейском обществе, пытаясь сохранить наши традиции. Наша история, наша культура, наше сердце и наша родина всегда будут манить нас шагать по прерии, петь песни на рассвете и притопывать в такт неумолчному бою барабана. Мы ступаем меж двух миров».

Балет ярко показывал и тот, и другой. Он представлял осейджей кочующими по прерии, первую встречу с европейскими исследователями и миссионерами, нефтяную лихорадку… В какой-то момент появились танцовщицы в платьях-чарльстони начали дикую пляску под аккомпанемент джазовой музыки. Внезапно их веселье прервал гром взрыва. Музыка сделалась печальной, и серия похоронных танцев перенесла нас в смертоносную «Эпоху террора». Участник похорон, изображавший Хэйла, был в маске, призванной скрыть лицо зла.

Следующая сцена касалась вклада осейджей в боевые действия Соединенных Штатов: Кларенс Леонард Тинкер стал первым коренным американцем, дослужившимся до звания генерал-майора. Он погиб, когда его самолет упал в море во время Второй мировой войны. К моему удивлению, на экране появилась знако мая. Это была Марджи Беркхарт, исполнившая короткую нетанцевальную роль матери одного из уходящих на фронт солдат. Она грациозно прошла по сцене. На ней было такое же индейское одеяло, как когда-то на Молли.

Когда спектакль закончился, многие зрители остались сидеть на своих местах. Марджи я в зале не видел, но позже она сказала мне, что когда впервые увидела представление сцен «Эпохи террора», ее словно «ударили в живот». Она добавила: «Я не думала, что это так сильно потрясет меня. Это было очень эмоционально». В зале я встретил директора музея Кэтрин Рэд Корн. Она спросила, как идут мои расследования. Когда я заговорил о предполагаемой причастности Х. Г. Бёрта, которого прежде с убийствами никогда публично не связывали, она не особенно удивилась и сказала, чтобы на следующее утро я зашел к ней в музей.

Когда я пришел, она сидела в своем кабинете за столом, в окружении экспонатов.