Юлия Петрова - Игра престолов - прочтение смыслов

Важнейшим процессом модерна будет урбанизация. Основной естественный прирост населения по-прежнему будет сосредоточен в деревне, но затем это население будет всё больше мигрировать в города — туда, где будут сосредоточены товары, капиталы, рабочие места, предпринимательские возможности, образование, досуг и так далее. Появится множество новых городов — прежде всего на местах больших ярмарок и на пересечениях путей поставки ресурсов, где будут возникать крупные промышленные предприятия.

Все вышеприведённые рассуждения, конечно, опираются на аналогию между Вестеросом и средневековой Европой — в конце концов, именно эту аналогию регулярно приводит и Джордж Мартин. Можно заметить, что наличие пороха, книгопечатания и прочих технических достижений, банковской системы, более или менее массового образования и научной среды сами по себе ещё не гарантируют перехода в модерн. Всё это было в Китае даже раньше, чем в Европе. В XV веке, с которым Мартин ассоциирует свой мир, Европа была задворками цивилизации и с технической, и с экономической точки зрения. Однако, в конце концов, промышленная революция произошла именно в Европе. Почему не в Китае или не где-нибудь ещё — вариантов ответа предложено великое множество, но до окончательной ясности ещё очень далеко.

Скорее всего, всё будет иначе: предложенные здесь выкладки слишком упрощенные и «спрямлённые». Может быть, инновационная волна пойдёт не с Севера и вообще не из Вестероса, а из какого-нибудь Пентоса. Или никакой волны не будет вовсе. Может, вестеросский Ренессанс будет эпохой возрождения магии, а не расцвета наук и искусств.

И тем не менее подобные упражнения полезны не только для поклонников «Игры престолов», но и для историков, изучающих так называемый реальный мир.

Про русскую литературу известно еще со школы: она переполнена христианскими мотивами, она ими живет, дышит и их проповедует (как Сонечка Мармеладова Родиону Раскольникову). С Христом тоже, в общем, понятно: «в белом венчике из роз», как в поэме А. А. Блока «Двенадцать», или бродячий философ, считающий, что злых людей нет на свете, как Иешуа Га-Ноцри в «Мастере и Маргарите». Но, казалось бы, откуда взяться христианским сюжетам и образам в жестоком, брутальном, вопиюще несправедливом и безжалостном мире «Игры престолов» (сериала и книжной вселенной «Песни льда и пламени»)?

С одной стороны, по всем приметам книжная серия Дж. Мартина — продукт не только массовой культуры, но и популярного постмодернистского мировоззрения, а, значит, о нравственных заповедях, четких моральных категориях, не говоря уже о христианской культуре, речи в принципе идти не может. С другой — любой постмодернистский текст, как детская пирамидка, строится из подручных кубиков — узнаваемых архетипов, мотивов, поступков и даже цитат, среди которых вполне могут заваляться и те, что позаимствованы из христианских запасников. К тому же каждый уважающий себя постмодернист осведомлен: смысл в его текст вкладывает как раз читатель, тасуя кубики в соответствии с собственными представлениями о прекрасном. Не приходится удивляться, что «Игра престолов» — по желанию то ли про «секс и насилие», то ли про мечты о весне.

Сам Мартин в интервью признавался, что для него «Песнь льда и пламени» прежде всего — история о власти. Действительно, что может быть увлекательнее королевских игр, в которые втянуты, по доброй воле или волею рока, решительно все персонажи? Но, как Мартин исподволь намекает, не дай Бог управлять страной во времена Апокалипсиса. Множественность конфликтующих сторон закручивается в лабиринт сюжетных линий, связанных с претендентами на Железный трон. Но, почти как в настоящем детективе, автор сознательно отводит взимание аудитории от ключевых участников неизбежной ввиду атак восставших упырей битвы «за мир во всем мире». Например, от незаконнорождённого юноши, отправленного с глаз подальше на самый край света — как раз к тем самым упырям. Про некую будущую миссию, этому юноше сужденную, догадывается поначалу разве что лорд-командующий Мормонт, да и, скажем прямо, заподозрить ее мудрено.