Виктор Косик - «Молодая Россия». Вариации на тему национализма в маршах эпохи

Рассуждая о финской кампании Философов, замечал: «Сталин прошляпил, скажем, даже сголовотяпил, но раз война начата, она должна быть доведена до победы и мы за победу над финнами. Но приветствовать армию, несмотря на головотяпство Сталина, пробившую первую линию Маннергейма – мы в своей печати здесь не можем. Мы об этом и молчим. Но в то же время усиливаем ту часть формулы, которую говорить можно и мы кричим: головотяпы, шляпы, жопы. А у читателей впечатление: мы изменили сами себе: в мирное время о советской действительности ясные, яркие, светлые пятна, в военное время – только теневые стороны» 373.

Но здесь автор письма явно кокетничает своей советскостью – в младоросской печати было немало критических материалов, правда, в основном посвященных проблемам, связанным с деятельностью большевистского руководства.

В конечном итоге, корреспондент Казем-Бека приходил к мысли о том, что «мы победим только с Россией или вообще не победим. Рассчитывать на то, что за время войны мы приобретем здесь самостоятельно среди союзников достаточный вес для того, чтобы играть роль на мирной конференции и выручать Россию, если она засыпется, рассчитывать на это не приходится. Засыпется Россия, засыпемся с ней и мы. Важнее для нас не скомпрометировать себя в глазах русских националистов по ту сторону рубежа» 374.

Интересно, кого считал Философов русскими националистами? Риторический вопрос. Можно утверждать, что речь шла о русском народе, защищавшем Россию, о «младороссах» с партийными билетами, обо всех, кому было дорого Отечество.

И в завершение скажу, что сами младороссы как бы проводили жизнь в своеобразном зале ожидания поезда в Россию, но уже без Сталина. В этом же скрывалась их инерционная сила, позволявшая сохранять себя длительное время. Однако вторая мировая война впрямую поставила перед ними проблему выбора пути. Она решалась в пользу «русскости», но этот термин мог толковаться по-разному.

Для одних, он выкристаллизовался в активное «оборончество» и защиту внешней политики СССР.

Для других, «русскость» в военных условиях определялась возможностью помочь той же Франции, вступив добровольцами в ее армию, для защиты от германской агрессии. Защищая Францию, они защищали Россию.

Для третьих, «русскость» диктовала необходимость защиты интересов Родины, веры в народ, в его великое будущее – «режимы уходят, нация остается».

Для четвертых, она проверялась в ходе борьбы с Красной армией в составе различных русских национально-освободительных формирований.

Для пятых, «русскость» требовала возвращения на Родину, даже если там и оставался Сталин.

Тем временем «национальная революция» откладывалась на неопределенное время – Гитлер наступал по всему фронту. Европейские младороссы теряли связи. Их мирная жизнь, нарушаемая лишь дискуссиями да интригами, уходила в прошлое. Младоросская партия растворялась в хаосе войны. Приходило время действий, время выбора. «Молодая Россия» как организация сошла с политической сцены, но ее идеи, размышления и сейчас представляют не только исторический интерес – они созвучны мыслям некоторых из тех, кто задумывается о судьбе и пути России.

Сам А. Л. Казем-Бек после нападения в 1940 г. Германии на Францию «вступил во французскую армию, но накануне отъезда в полк был арестован и привезен на стадион Роллан – Гаррос, а затем переправлен в лагерь Верне, где он встретился с десятками „младороссов“. Освобожденный в июле 1940 года после вмешательства своего друга, занимавшего пост в правительстве Виши, Казем-Бек покинул лагерь на носилках. Узнав, что немцы вызывают его в правительство Виши, Александр, как и многие его соотечественники, владельцы нансеновского паспорта, подготовил отъезд своей семьи в Соединенные Штаты. Отъезд стал еще более необходимым в июне 1941 года, когда Гитлер напал на СССР. Его семье понадобилось больше года для преодоления всех барьеров при получении разрешения на выезд из Франции… В октябре 1941 года они, наконец, прибыли в Нью-Йорк» 375. В Америке на протяжении ряда лет Александр Львович сотрудничал в газете «Новая заря» (Сан-Франциско). В 1944 г. был приглашен в Йельский университет преподавать русский язык и литературу, а с 1946 г. – работал в Коннектикутском колледже в Нью-Лондоне. В 1954 г., после смерти Сталина, подал заявление о предоставлении ему советского гражданства, которое получил в 1957 г. Вернувшись в СССР, получил работу в Московской Патриархии. Похоронен на кладбище Афонского подворья в с. Лукино под Москвой 376.